Правдивая история Берена и Лутиэнь.

By Karosse celebgiliath@tut.by, бета — Крейди.

Фэндом: JRRT, “Сильмариллион”

Пейринг: Даэрон/Берен

Рейтинг: NC – 17

 

От автора: Трагикомедийный рассказ с элементами злобного стеба и слэша. “Бред по Средиземью”.

Рассказ о том, кто такой Берен, и какую роль в его жизни сыграла Лутиэнь, а также о том, почему Даэрон слагал печальные песни, бродя по берегам рек.

Предупреждения: Осторожно! Частичная (временная, этак на три тысячи лет) смерть героя! Ниеннистам читать не рекомендуется в целях сохранения святой чистоты идеологии. Светлым тоже не рекомендуется с той же целью.  

          Извинения автора перед всем женским коллективом Эа: в образе Лу я не обобщал вас, красавицы! Не виноватый я, он сам пришел [образ]. Не обижайтесь…

 

Первое действующее лицо сего маленького повествования – Берен. Историк Пенголод, не разобравшись в слухах об этом человеке, неосмотрительно назвал его охотником, зрелым аданом из рода Беора. Кое-что здесь было правдой, кое-что вымыслом. Так, Берен действительно был человеком из рода Беора, сыном Барахира. Но к тому времени, о котором идет повествование Пенголода, настоящий Берен был отнюдь не средних лет — ему было все-то около восемнадцати зим, а зрелостью можно назвать примерно так лет  тридцать-сорок, а никак не эти восемнадцать.

Юный Берен, как верно подметил Пенголод, спустился в Закрытый край Дориат с грязных и промозглых холмов Горгорота. Дело, как это принято в Белерианде, происходило зимой, и юноша основательно продрог. Он мог подхватить какую-нибудь болячку, наподобие воспаления легких, и помереть под ближайшим камнем в бредовом состоянии. Видимо, он и подхватил воспаление, но бред начался только при подходе к Дориату. После, уже выздоровев, вину за все свои галлюцинации он возложил на Мелиан, местную колдунью, а никак не на свое шаткое здоровье.

А пока он брел в сером одеяле тумана, покашливал, горел, изнывал от жара и озноба, махал мечом, отпугивая диких многоглавых Морготов и Унголиант (бывших порождениями его воспаленного сознания), не поддавался на уговоры тела прилечь отдохнуть, брел и брел, пока не столкнулся в упор со старым дубовым балрогом. Под этим балрогом парень рухнул и заснул.

Спустя примерно полчаса с дуба, а это был он, а не то, что показалось Берену, спустилась стройная, даже в чем-то красивая эльфийка. Она осторожно стукнула ножкой в остроконечной туфельке  в бок спящему, на что он сначала поворчал, а потом злобно выругался. Девушка плохо разбиралась в мате, и, испугавшись непонятного заклинания: “Элберет твою …(указание направления)”, отбежала с пронзительным воплем.

Но, видя, что орк не в том состоянии, чтобы даже встать, она осмелела, залезла на дуб, достала веревку, вновь спустилась и связала свою законно пойманную добычу. Она была горда как никогда, она «сама поймала орка в кровавой сече”. Теперь ее папаня Тингол будет очень горд.

В умной головке девушки зародился хитрый план, — “а не научить ли орка высшей речи, пусть сделает реверанс перед папаней и маманей, прочтет пару стихотворений, и все такое”. Девушка даже зажглась этакой суперидеей: единственный домашний говорящий орк. Лутиэнь, так звали эльфийку, пришла в ненормальное возбуждение, приплясывала и подпрыгивала на ветке. Судьба-матушка видимо, ей благоволила, и ветка даже не треснула.

 

Наутро юный Берен проснулся от сильного пинка под бок. Первое, что он понял, так это то, что он крепко и основательно связан. Второе, и самое отвратительное –  кляп во рту, который был жутко невкусный и попахивал дешевыми эльфийскими духами подпольного гномского производства. О таких духах обычно говорят — “сделано гномами в подвале ночью”.

После понимания этих двух неизбежностей синие и очень выразительные глаза юноши обнаружили высокую стройную, но ничуть не возбуждающую эльфийку. Она слегка подтанцовывала, подпрыгивала и вела себя очень игриво. Девушка назвала его премилым орком, погладила по волосам, сказала, что научит говорить, и у него будет даже своя личная конура при дворе папы Тингола. Потом она добавила, что обучит его интеллигентным манерам, но главное, чтобы он не сопротивлялся.

Но Берен сопротивлялся довольно энергично, так как, во-первых, его оскорбили, назвав орком, а во-вторых, его задело упоминание об “интеллигентных манерах”. На резкие движения юноши прекрасная Лутиэнь взвизгнула, подхватила подготовленный заранее сук и огрела два или три раза Берена по голове, в результате чего он временно покинул этот мир.

Девушка успокоилась, откинула бревно и осмотрела жертву. Удовлетворившись осмотром, она кивнула сама себе, похлопала парня по плечу, брякнула пару одобрительных слов и пошла в лес за местным поэтом Даэроном.

К сожалению, Пенголод круто опозорил этого Даэрона, назвав его самым крупным предателем после Маэглина. На самом же деле Даэрон был милым интересным эльфом, с прелестными зеленоватыми глазами и вечной юной улыбочкой. И вовсе не идиотской, как заметил летописец в своем опусе “Даэрон, как генетическая аномалия”. Нелюбовь Пенголода к Даэрону объясняется, прежде всего тем, что Пенголод был ярым националистически настроенным нолдо, а Даэрон – тем самым синда, который придумал первую письменность эльфов Белерианда. И так как основательная профеаноровская часть нолдор считала остальные нации ущербными, не способными к искусству, развитию и прогрессу (в чем-то это было правдой), то Даэрон был большим грязным пятном на всей их расистской идеологии. Можно добавить также, что и Маэглин, на которого наезжал известный летописец, не был предателем, а являлся довольно очаровательным смуглым темноглазым эльфом, который по своему несчастью поссорился с Пенголодом, и получил за это ярлык морального урода и стукача. Но вернемся к нашему рассказу.

Так вот, Лутиэнь пошла за Даэроном, с целью заставить его научить пойманного орка великому и могучему синдарскому языку в его дориатском варианте. Самой ей было в лом. Даэрону, на счастье или, может, несчастье Берена, делать было нечего, и он решил узнать, кого же все-таки заловила настырная дочка короля. В том, что пленник был не орком, парень практически не сомневался. А рассказ о том, как он, подлый орк,  к ней приставал, а она оглушила его ударом ноги, вызвал разумные опасения поэта за жизнь юноши.

Естественно, первое, что сделал Даэрон по своей чисто эльфийской привычке, так это воскликнул, едва увидел юношу. Лутиэнь вновь схватилась за сук, решив отстоять не только свою, но также и даэроновскую честь.

Даэрон быстро развязал полумертвого юношу, поднял на руки и решил было поскорее доставить Берена в местный госпиталь. Но это “поскорее” было затянуто длительными слезными излияниями девушки, которая “так была уверена, что это все же мерзкий орк”.

По пути Берен очнулся от забытья и впал в полубред. Он обнял Даэрона, который даже в такой нестандартной ситуации умудрялся отвечать на вопросы Лутиэнь. Вскоре юноша издал первое слово: “Пииить”, и Даэрон смог наконец-то избавиться от Лутиэнь, послав ее за водой. Девушка взвизгнула и понеслась обратно к своему дубу, крича при этом, что в ее присутствии этот мерзкий человек упорно молчал, как ни просила она его сказать хоть одно цивилизованное слово. Даэрон же поудобнее перехватил легкую ношу, причем голова Берена упала ему на плечо, и сбивчивое горячее дыхание юноши опалило кожу эльфу. Надо сказать, довольно приятно опалило.

Лутиэнь догнала их почти у самых врат Менегрота, единственного города Дориата. Этот город, то есть городишко, был, кстати, и столицей тоже. В его залах сидели всякие посольства, консульства и прочая иностранная дребедень. Правили страной Тингол, эльф из рода синдар, папаня Лутиэнь, и жена его, Мелиан, майя, страшная колдунья и знахарка и, соответственно, маманя дориатской шизы. В этом самом Менегроте была единственная на весь Белерианд больница, койки которой, как ни странно, почти всегда пустовали, а медсестры давно не появлялись из-за отсутствия больных. Но когда больных все-таки находили, то в городе объявляли  праздник, и лечили там недужных до самой смерти, так как выписывать их никто не хотел. Главной медсестрой была Мелиан, а почетным санитаром – Тингол. На пару они могли уложить на больничную койку кого угодно, и поднять с нее, кстати, тоже. Мелиан практиковала только традиционные способы лечения – наговоры, заклятия, травы и зелья.

Вот в эту больницу и принес Даэрон Берена, а рядом бежала верещавшая от нервного возбуждения Лутиэнь. Даэрон снова ее послал, уже за Мелиан, а сам положил юношу на койку, взял полотенце, намочил его водой и стал вытирать лицо Берена. Как и следовало ждать, их взгляды встретились, и юноша немножко  вышел из бреда, с целью основательно запомнить миловидное личико эльфа. Спустя мгновение смысл в очах человека погас, и он вновь стал бредить.

Даэрон осторожно смыл грязь и запекшуюся кровь с лица и рук юноши, снял с него верхнюю одежду. В  палату ворвались Мелиан  и Тингол, позади них бежала Лутиэнь. Король и королева уже были в белых халатах и лицевых повязках, с большими врачебными чемоданами. На шее Мелиан висел стетоскоп, а Тингол тянул позади себя койку с аппаратом искусственного жизнеобеспечения. Они вытолкнули из палаты  Лутиэнь и Даэрона, закрыли наглухо дверь и стали врачевать. Через пару минут из комнаты донеслись душераздирающие крики, стоны и ругательства. Лутиэнь, не выдержав напряжения, упала в обморок, причем на ничего не подозревающего Даэрона. Первым действием эльфа был отскок от падающего бревна.

Даэрон отволок бессознательную девушку к койке и попытался взвалить Лутиэнь на нее. В этот момент из палаты выбежал Тингол. В правой руке его был крепко зажат окровавленный скальпель, а левая обильно кровоточила. Король с ненавистью смотрел на скальпель. Мелиан выбежала в коридор, крича что-то типа: “Старший санитар ранен, медсестрам срочно в главное отделение”.  Вновь раздался душераздирающий крик – Тингол взглянул на раненую руку. Крик стих лишь тогда, когда его грозный взгляд вновь нашел скальпель.

Появился отряд эльфиек-медсестер и эльфов-санитаров. Они уложили короля на койку, крепко привязали к ней бинтом и укатили в другое отделение. Мелиан вернулась в палату. Через полчаса она вышла, жутко вспотевшая.

— Мне не удастся его спасти, — печально промолвила колдунья. – Все мои средства не могут здесь помочь.

Лутиэнь, только-только очнувшаяся, вновь закатила глаза и промолвив: “Ах, а как же он мне понравился”, вновь упала в обморок.

— Ну, — приободрилась Мелиан, — тогда другое дело, — и исчезла в палате.

 

Берен очнулся во второй раз за этот день. Только на этот раз по собственному желанию, а не от удара туфлей. Как он понял по темному зеленоватому цвету верха, это был все-таки потолок, а не небо, — значит, он набрел на живых людей. Голова не гудела, а скорее звенела о  пустоты ощущений. Но через некоторое время он прочувствовал запахи трав, чего-то жареного, и, что было главное, — вина.

Юноша присел на кровати и оглядел комнату. Высокий потолок, резной, зеленый. Тяжелые деревянные шкафы. Большой камин в углу. Маленькое окошко, занавешенное тяжелыми бархатными шторами. Большие зеленые глаза. Деревянный столик, на котором  стоит поднос с горячей едой. Стаканчик и графин. Что-то в этом списке не так. Ах, глаза же!..

 Даэрон улыбнулся, следя за Береном. Такой молодой, стройный, красивый. Свежий. Есть какая-то тайна, что ли, в его синих глазах.

— Доброе утро, — тихо промолвил эльф. Его взгляд пробежал по красивому обнаженному торсу Берена. А юноша-то ведь такой, что зарисовать хочется. Подтянутый, узкие бедра, плоский живот. Кожа чуть поблескивает, особенно на ключицах и плечах. А ямка под шеей – просто шик. Такую красоту руками трогать нельзя. На юношу можно только смотреть, боясь, что он растает туманом.

— Ну, и долго ты на меня будешь глазеть? – бросил Берен эльфу, натягивая одеяло до плеч. Щеки чуть покрылись румянцем. Берен, конечно же, не стеснялся, но от такого взгляда можно было войти в краску. “Рассматривал, словно статую” — проскочило в голове. Словно статую – не похотливо, а с наслаждением, как произведение искусства.

— Еда на столе, — ответил Даэрон. Замечание Берена его смутило, он встал со стула и отошел к окну. Сиделкой быть трудно. Эльф чуть не заснул, пока дождался, когда юноша очнется от сна.

А Берен тем временем подсел к  столу и налег на еду. “Вкусно они готовят, хоть и эльфы. А этот вроде ничего. Красивый”.

— А тебя как звать? – спросил юноша. Замечание Лутиэнь о “манерах” все же были к месту, так как говорить с набитым едой ртом может только человек, а никак не эльф.

— Даэрон, — ответил синда. Он вернулся к своему стулу, взял первую попавшуюся книжку и стал читать, не особо вникая.

— А меня Берен. А где это я? – теперь юноша налег на вино и фрукты.

Даэрон отложил книжку, так как все равно знал поэму наизусть, сам же ее сочинил. Он взглянул на Берена. Одеяло сползло, вновь обнажая грудь. Берен подхватил его, попытался обратно натянуть, но делать это одновременно с питьем вина не получилось. Даэрон глубокомысленно вздохнул:

— Одежда рядом, на другом конце кровати, — эльф в очередной раз встал и подошел к окну. Берен стал переодеваться. Зеленая эльфийская одежда не везде удовлетворяла его габаритам, поэтому чуток треснула в плечах, когда он пытался застегнуть пуговицы. Парень подумал некоторое время (что иногда бывает даже с людьми), и оставил рубашку нараспашку, хоть и чуть смущался взгляда эльфа. Нет, на него еще никто так не глядел. Нежно, застенчиво, восхищенно. 

— Ты, — начал Даэрон, — находишься в замке Владыки Тингола. Тебя обнаружила его дочь, Лутиэнь.

 — Это что, швабра такая?

 — Да, та самая. Только она не швабра, а дочь короля…

 — Швабра не швабра, а дура порядочная. По голове, бревном!

 — Значит, все-таки бревном, — усмехнулся Даэрон. – Ну, тебе повезло, она добрая. А то убила бы этим бревном. Ты ей просто очень понравился.

 — Жаль, что не взаимно, — сострил Берен.

 — Очухаешься, осмотришься. Как поднимешься с постели, сразу иди к королю. Он у нас тоже добрый.

 — Я гляжу, вы все тут очень добрые. Может мне кирасу одеть, перед тем как на поклон являться?

Даэрон рассмеялся:

 — Нет, но будь начеку. Мелиан, его жена, многое видит за пределами зримого.

 — Это что, без одежды, что ли?

 — Вроде того.

Их взгляды встретились. Нежный зеленоватый оттенок глаз Даэрона и ярко-синий, морской — Берена. Воцарилось молчание, эльф и человек просто глядели друг на друга. В воздухе проскочила искорка.

 — А… я тебя не очень отвлекаю? – более серьезно спросил юноша. Эльф ему положительно нравился. Не только как собеседник, но и внешне тоже. “А глазенки у него ух! такие изумрудные. И губки чувственные. Обалдеть”.

 — Да нет. Я собственно из-за того, что нечем заняться, и пошел посмотреть на пленника Лутиэнь, а это ты оказался.

 — И…

 — Ну и принес тебя сюда. Она, если честно, за орков принимает всех, кроме эльфов и деревьев. Медведи, лисы, люди, — все для нее орки. Так что извини  уж ее. Такая умная выросла.

 — А расскажи о короле, — Берен задал вопрос не из интереса к личности короля, а из интереса к эльфу. Чем больше он всматривался в эти зеленые глаза, тем сильнее что-то ныло в груди. “Ой, таких не бывает.”

 — А король наш Тингол нашел себе в лесу жену, почти таким же способом, как и Лутиэнь тебя. В смысле, гулял парень себе, и тут налетит, поколотит что-то. Очнулся, а уже в постели, а рядом Мелиан лежит. И страшно сильно, значит, извиняется. Она его тоже  за орка приняла. А потом разглядела, что к чему, ну и понравился он ей жутко. Теперь они вместе. Она добрая, еще добрее Лутиэнь. И красивая. Тингол в ее глазах видит свет Амана. Мелиан-то майя из Амана. Вот.

 — А про себя что рассказать можешь, — произнес Берен,  а сам думал: “Нет, его бесконечные глаза положительно меня с ума сведут”.

 — Ну, что я тебе могу сказать? Я Даэрон, поэт и летописец Дориата. И я нашел тебя, — Даэрон сел рядом с Береном на кровать. Они смотрели друг другу прямо в глаза. По комнате разлился аромат любви. Еще чуть-чуть и…

 

Отрылась дверь, и поцелуй очень даже и не удался. Вбежала Лутиэнь, радостно вереща. Наваждение словно спало, эльф и человек отшатнулись друг от друга, поняв, что только что чуть не совершили глупость. Лутиэнь ничего не поняла из всей сцены, даже не пыталась. Она сразу подскочила к Берену, прыгнула ему на колени, обхватила за шею.

— Ну что, милый орк, пойдем к папеньке? Ой, как я рада, что тебя в лесу нашла. Какой ты интересный. Ой, а у тебя всегда такие глаза синие? Ой, а что это такое, фенечка? А я-то думала… Красив-вый ты мой. Маменька так рада, так рада, — Лутиэнь тараторила без умолку, Даэрон выскользнул из комнаты, оставив Берена наедине со шваброй.

Девушка вскочила с колен Берена, схватила его за руку и поволокла  в глубь дворца, при этом болтая о папане с маманей. Юноша перестал сопротивляться нашествию и покорно бежал за ней.

Вскоре мрачноватые коридоры сменились на просторные пещерные переходы со сталактитами и сталагмитами, и они неожиданно ввалились в тронный зал. В самом его центре стояли два деревянных резных стула, возвышавшихся над полом метра на два. На тронах сидели владыки. Тингол держал здоровой рукой красивую ручку Мелиан и периодически целовал ее. Лутиэнь подбежала к тронам и дернула сразу за две мантии, привлекая тем самым внимание сразу обоих родителей.

— Па, ма, смотрите, кого я привела.

Папаня гордо поправил мантию и уставился на Берена. Маманя достала зеркальце, поправить прическу.

— Ты знаешь, человек, что за покушение на честь моей дочери ты обязан взять ее в жены?

Берена эта весть сразила наповал.

— То есть как? В смысле? В жены? Да… да… никогда в жизни.

Лутиэнь подпрыгнула ему на руки, рассчитывая, что он ее словит. Но Берен отпрыгнул от этого бревна, так что Лу брякнулась на голый пол.

Мелиан, глядя прямо в очи юноши, прошептала:

— Ты должен, это обычай. Старый древний обычай. Ты же не отказываешься от того, что повстречал в лесу мою дочь?

— Нет, — Берену показалась, что это какой-то очередной бредовый сон.

—Так какой нормальный человек не покусится на честь одинокой красивой эльфийки, — грозно начал Тингол, — бродя в лесу, где она не может сама себя защитить. А значит, ты покусился на честь моей дочери!

— И, значит, — мягко продолжила Мелиан, — по нашему обычаю ты должен взять ее в жены!

— Я…, — простонал Берен, падая на пол, — не хочу!

— А придется, — сказал Тингол, успокаиваясь. — Но… Для этого ты должен пройти испытание.

Забрезжил свет в конце тоннеля! Если он задание провалит, то и в жены не получит это бревно.

— Ты должен забрать у Моргота желанный Сильмарилл! Но если ты не выполнишь задание, то…, — Тингол провел по шее рукой, — хана!

Свет в конце тоннеля пару раз моргнул и потух окончательно.

— Да не волнуйся ты так, — мягко сказала Мелиан, — кто сказал, что прямо сейчас. Можешь пожить у нас недельку. Красавчик, — очи Мелиан пальнули стрелами любви.

— Но не более, — отрезал Тингол.

 

Юношу в очередной раз в бредовом состоянии приволокли в комнату реабилитации. Даэрон сбрызнул его лицо водой, пошлепал по щекам. Берен не приходил в сознание. Он упорно решил не возвращаться в этот кошмар. Даэрон легонько провел пальчиком по подбородку юноши. Красивый этот парень, почти мальчик. Нежная кожа, теплая. Чуть золотится, поблескивает. А губы! Наверное, горячие. Очень нежные горячие губы. Ах, как хочется разомкнуть их своими, ощутить вкус...

— Даэрон, и что ты делаешь? — поинтересовался вовремя очнувшийся Берен.

Даэрон густо покраснел, быстро вскочил с постели и  отошел к окну.

— Даэрон, а я не хочу…в женихи, — просто и прямо брякнул юноша.

— В смысле? — непонимающе спросил эльф. Он чуть было не поцеловал его! Во второй раз за день. Синда вновь присел на кровать к Берену. Этот человек сводит его с ума. Еще никогда эльф так себя странно не ощущал. Что-то теплое сжимается в груди и урчит, требуя ласки.

— Ну, за Лутиэнь.

— ?? …

— Мелиан и Тингол пригрозили смертью, если не возьму ее в жены. А если возьму, то все равно хана.

Даэрон вернулся почти в то же положение, в каком и сидел ранее – когда немного не хватило дотянуться до губ юноши.

— Они либо заставят меня украсть у Моргота камень, либо убьют.

— Нет! — возмутился Даэрон. — Тебе что, плохо? Вновь бредишь?

— Даэрон, мне не смешно, — серьезнее некуда ответил Берен.

— Это, видно, проделки Лутиэнь, — призадумался эльф, но, взглянув в глаза юноши, отринул эту мысль.  —  Нет, что ты, это какой-то бред. Этого не может быть. Как же так? Наследственность? Я не могу тебе поверить…

— А с чего бы мне отрубаться? — Берен случайно схватил Даэрона за руку, но отпускать не хотелось. Снова искорка влюбленности проскочила между ними, пробежалась по коже и забралась в самое сердце.

— Ты не хочешь? Она ведь красивая… — понизил голос Даэрон. Он стал задыхаться от запаха этого стройного, красивого юноши.  — Она ведь очень красивая. От нее бы никто не отказался…

— А ты? Ты бы отказался? — произнес юноша; эльф и человек перешли на тихий интимный шепот.

— Я? — Даэрон нежно-нежно посмотрел в глаз Берену, — теперь уже отказался. После сегодняшнего. После того как…

Он уже почти почувствовал горячие губы Берена, как в этот момент дверь с яростным скрипом отворилась.

 

Даэрон вновь отстранился от Берена и сел, как ни в чем не бывало. Мелиан, ничего не понимая и не стараясь понять, следуя примеру дочери, бросилась на кровать рядом с Береном, опалив взглядом синда. Даэрон выскользнул из комнаты.

— Берен, а Берен, — начала ластиться красавица колдунья. — А много ли среди людей таких красивых как ты?

— Много-много, моя королева, — ответил ей юноша, практически из-под нее вылезая. Он встал и подошел к окну.

 — А кто из них самый красивый? – Мелиан подскочила к нему и прижала своим бюстом к стенке.

 — А Горлум, моя прелес-сть, — сам не зная почему, брякнул юноша, резко уходя вниз и в сторону. Он отскочил к двери.

 — А где его найти, этого Горлума? – Мелиан побежала к нему с распростертыми объятиями. Но тут постучали, юноша резко открыл дверь, тихонько шепча: “А здесь, моя королева, Ваш Горлум”, и Мелиан вылетела в коридор, сшибая гостя. Берен быстро закрыл дверь на замок.

Наутро он убежит из этого кошмара. Бреда, ненормальности. Его никто не удержит… Хотя… Есть один… Даэрон…

Юноша плюхнулся на кровать, обнял подушку и прикрыл глаза. Даэрон… Знакомы один день, а кажется – вечность. Словно всегда знал, что именно этот эльф должен быть рядом… Такой красивый… странный… нежный… интересный… 

Даэрон… Зеленые глаза, чуть прикрытые тяжелыми ресницами. Темные волосы. Томный голос, тихий, спокойный. Алый росчерк губ… Наверняка горячих и мягких губ… Даэрон….

Юноша быстро заснул, произнося в полудреме это имя.

 

Как поется в песенке про детство, “пока весь город спит”, уходил Берен в полной решимости, что “и писем не напишет, и вряд ли позвонит”. Он уже, казалось, покинул черту этого города-бреда, когда его окликнул тихий возглас. Юноша обернулся, поискав глазами источник звука.

Даэрон стаял под развесистым буком, чуть опираясь спиной о ствол древесного гиганта.

 — Даэрон! – сдавленно воскликнул паренек. Он подошел совсем близко, обхватил запястья эльфа. – Даэрон!?

Эльф прижал его руки к своим плечам.

 — Ты… уходишь? — как-то печально произнес он.

 — Даэрон, я… — юноша решительно обнял эльфа, прижался к нему, вдыхая запах. Он стал шептать на ухо Даэрону: — Я… тебя… без тебя не смогу. Даэрон… давай вместе…

 — Берен, я не могу. Это так спонтанно… я должен подумать…

 — Даэрон… — Берен вновь начал тонуть в глубоких зеленых глазах, — пойдем со мной, — совсем тихо прозвучал его голос. Губы должны были соединиться, но… в это мгновение сверху раздался самый ужасный звук, который можно представить в рассветном воздухе леса. Это был треск веток, свист падающего тяжелого тела и истошный вопль раненого медведя.

Даэрон, как всегда, испарился, а на руки Берена плюхнулось суженое бревно. Лутиэнь заголосила, считая себя уже в Мандосе, орала и выкрикивала лозунги, достойные Клары Цеткин и Розы Люксембург. Только безумные синие глаза Берена заставили ее удивленно замолчать.

 — Берен, миленький. Ты меня спас от верной гибели. Ма-ме-нька!!! Па-пень-ка!!!

 

Берена привели обратно в Менегрот, где Лутиэнь в лучших традициях приключенческого жанра поведала о дерзкой вылазке героя, который, услышав призыв о помощи, один спас ее от дикого хищного дерева,  решившего сбросить несчастную со скалы. Берен не только поймал ее, но и зарубил этот злостный сорняк в жестоком бою, отрубив все ветки-лапы.

Тингол и Мелиан были безмерно рады, приплясывали и пританцовывали, веселились и буйствовали. Было организовано пиршество по первому классу, причем к Берену, как к почетному гостю, приставили отряд охраны. Охрана постоянно находилась рядом, исключая тем самым всякие попытки побега. Весь день Берен ходил с этим отрядом и перебрасывался откровенными взглядами с Даэроном, намекая на будущую ночь. Даэрон вздрагивал, чуть покусывая губы в некой истоме-мечте.

Буйство и оргия, что носят более цивилизованное название “пир”, были организованы по последнему слову и писку моды. Это значит, что в конце пьяными были практически все, и что хор эльфов напоминал о близком пришествии Второй Музыки.  В зале сидели трезвыми только два существа. Даэрон влюбленными глазами вглядывался в Берена, а юноша медленно таял под этим взглядом. Наконец, посчитав ораву эльфов упившимися вконец, Даэрон без лишних слов подхватил Берена на руки, и понес в комнату отдыха.

Берен обхватил эльфа, закинув руки ему за шею. Его дыхание снова обожгло нежную кожу Даэрона. Юноша потерся кончиком носа о щеку друга. Наконец, они ввалились в комнату, эльф сбросил Берена на кровать, а сам закрыл дверь.

 — Наконец-то, — прошептал Даэрон, — я теперь смогу попробовать на вкус твой нежный ротик.

 — Даэрон… ну, что ж ты тогда медлишь? Или все эльфы такие медлительные?

Юноша полулежал-полусидел на кровати, подложив под спину подушку, расстегнул рубашку. Даэрон сел рядом, приподнял голову Берена кончиками пальцев за подбородок. Нежные губы, горячие, такие манящие. А Берен тихонько постанывал, тлея от этих бесконечных зеленых глаз.

Руки Даэрона развели в стороны края рубашки Берена, обнажая грудь. Свет в комнате магическим образом померк, оставляя таинственный полумрак, в котором обычно лишь поблескивают глаза, да слышится томное дыхание.

 — Даэрон… уйдем вместе отсюда…

 — Да, да… уйдем… я унесу тебя… На край света…

Теплое дыхание эльфа затуманило разум и вот…они…

 — Мой друг, — прогремел пьяный бас Тингола, явно встретившего дверь. – Я хочу выпить за твое здоровье.

Дверь не могла долго выдерживать порыв пьяного короля, и треснула, упала, погребая под собой надежду поцеловаться. Тингол ввалился, громя  и ломая мебель. В его руках были большие бутыли эльфийского вина марки “Тинголовка”. За королем ввалилась пьяная орда буйствующих эльфов.

Тингол похабно обнял Берена, опалил того перегаром и всучил вино.

— Пей до дна! – заорал эльф, а еле стоящая на ногах орда подхватила:

— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

Юноше показалось, что даже в Ангбанде закачались люстры, а Сильмариллы в короне Моргота стали подрагивать.

Дальнейшее он помнил слабо, так как, уступая просьбе короля, пригубил вино.

 

Проснулся Берен под утро нового дня, третьего по счету с тех пор, как он попал в это безумное королевство. Первое, что он понял, так это то, что потолок незнакомый. Второе, что постель мягкая. Третье, что на него смотрят знакомые зеленые глаза.

 — Даэрон! – воскликнул он. Эльф улыбнулся. Он долго сидел рядом с кроватью, наблюдал за спящим. Таким нежным и красивым. Хорошо, что он унес его к себе. Здесь, на высоте двадцати метров, в маленьком древесном домике им никто не помешает.

Берен схватил его за запястья, втянул в постель, к себе.

 — Ты кое-что мне обещал, — прошептал юноша, быстро снимая с Даэрона верхнюю одежду.

 — Ну, — усмехнулся эльф. – Сейчас ты получишь по полной программе. Это я тебе обещаю. Мой…

Но его последние слова были прерваны поцелуем Берена. Юноша накрыл рот Даэрона своим, раскрыл его нежными губками, которые так возбуждающе действовали на эльфа, и принялся целовать с самой безумной и огненной страстью. Этот поцелуй, пожалуй, мог воспламенить даже воду, даром что вода не горит. Человек и эльф словно слились в одно целое, полностью отдавшись изучению новых неизведанных ощущений. Они пытались запечатлеть в своей памяти все подробности этого исторического события, запомнить вкус губ того единственного, с кем свела судьба; почувствовать запах, нежнейший аромат тела. Ведь давно известно, что самый манящий запах – аромат чистого вымытого тела. А потому Даэрон, когда закончился первый поцелуй, выскользнул из объятий юноши, подхватил его на руки и вынес из комнаты на крылечко. Домик был самым обыкновенным эльфийским древесным домиком, построенным на раскидистых ветвях бука, рядом с ним была премилая беседка-крылечко, а вокруг ствола шла лестница. По этой самой лестнице Даэрон со своей ношей спустился на землю и понес Берена к Эсгалдуину.

Река сверкала серебром, плескалась о прибрежные камни и полоскала в себе ветви ив. Даэрон знал местечко, очень даже близкое к его домику. Это была тихая заводь, небольшой уступ в каменистом берегу реки, который он обтесал, превратил в маленький бассейн с выходом в реку. Вода здесь задерживалась и нагревалась под теплыми лучами солнца, а густые ветви ив прятали это место от посторонних глаз со всех четырех сторон, образуя сверху окно для солнца. Со стороны выхода в реку длинные ветви смыкались в зеленую занавесь, словно прикрывая купальню от самой реки. Это было самое благоустроенное местечко на берегах Эсгалдуина, так как и вода здесь не становилась теплее, да и от взглядов любопытных эльфиек Даэрон был надежно защищен.

В купальне эльф скинул свою ношу в воду, а за ней плюхнулся сам. Намокшая одежда была развешена на ветвях, и благодатное солнце принялось терпеливо сушить ее. А Берен и Даэрон занялись самым любимым делом влюбленных – ласками и водными процедурами. Губы Даэрона тщательно обследовали щеки, подбородок, шею, нежные ушки, плечи и грудь Берена, а юноша блаженствовал, запустив руку в волосы эльфа. Мокрые плечи поблескивали самым эротическим способом, горячая кровь неистово билась в венах, и хотелось самой настоящей, божественной любви.

 — Даэрон… — Берен почувствовал, что ему требуются более изощренные ласки, чем просто страстные поцелуи. – Даэрон…

Эльф на это отреагировал только более крепкими объятиями, и более страстными поцелуями в одно из самых возбуждающих мест на теле человека – а именно нежный участок кожи за розоватым ушком. Юноша казался таким беззащитным, но в то же время — прекрасным и величественным, и синда мог только постанывать от мысли, что он удостоился чести прикоснуться к нему.  — Даэрон, — повторил Берен. Он приостановил эльфа, завел его руки себе за шею, и чмокнул в губы. — Даэрон…— чуть более настойчиво потребовал Берен. 

— Я что-то делаю не так? – смутился эльф. Он и не подозревал о том, что есть нечто в продолжение поцелуев.

 — Нет, но… а тебе сколько лет? – юноша наклонил голову и сам стал жадно целовать плечи и шею Даэрона.

 — Почти тысяча…

 — И ты за эту тысячу ни разу не был близко… с другими… так, как сейчас?

Вопрос вновь смутил эльфа. Конечно же, за тысячу лет он ни с кем не был близок так, как сейчас.

 — Н-нет…

 — Хорошо, я так и думал. Значит, беру управление в свои руки, — Берен добрался губами до подбородка эльфа, прикоснулся к его губам. Мягкие, горячие, в несколько наивной и виноватой улыбке. “Даэрон” — прошептал сам себе юноша, прежде чем проник внутрь. Исследуя каждый закоулок и каждую впадинку, он приводил эльфа в некое подобие эйфории, или транса. Наконец, он приступил к более решительным действиям.

 — Даэрон… а... крем у тебя есть какой-нибудь?

 — Здесь?

 — Ну… да…

 — Нет… Там,  в домике.

 — Даэрон… нужен крем или масло...

Слова прерывались поцелуями.

 — Масло? От загара пойдет? А зачем…

 — А оно у тебя здесь? – Берен целовал плечо Даэрона. Ощущения у эльфа, надо сказать, были восхитительными, так как с одной стороны его ласкала чуть прохладная вода, а с другой – горячие губы и руки.

 — Да… там, в кармане штанов… маленький флакон “АнтиАнор”… Берен, а зачем?

Берен вышел из воды и присел на один из камней, создающих невысокую стенку купальни. Солнце уже прогрело ее, и поверхность приятно жгла тело после холодной воды.

 — Иди сюда, — поманил юноша друга.

Даэрон вышел из воды и хотел присесть рядом, но Берен перехватил его руку и заставил сесть к себе на колени, лицом к лицу. Он обхватил руками талию, крепко прижался грудью к Даэрону, а сам самозабвенно стал целовать его плечи, выступающую косточку ключицы, впадинку под шеей, нежную кожу груди и темнеющие затвердевшие соски.

 — Масло?… — прошептал он тоном врача, требующего скальпель.

Маленький флакон плюхнулся в его руку. Он вылил на нее пару капель и отложил флакон в строну. Мысль о предстоящем возбуждала в крайней степени, так что Даэрон чуть удивленно воскликнул:

 — Берен, что это с… — видимо, эльф за тысячу лет не удосужился изучить физиологию.

 — То же самое, — невозмутимо шептал Берен, целясь губами в ямку на груди Даэрона, и растирая масло по кончикам пальцев, — что и у тебя.

Он был прав. Возбуждение передалось эльфу, и, как он почувствовал, теплота тела юноши была относительна, — руками тепло, губами горячо, а кое-чем и прохладно, так как это кое-что само было очень горячим.

Берен долго не задерживался, и его влажные пальцы осторожно проникли вглубь Даэрона. Эльф вскрикнул, и удивленно взглянул на Берена.

 — Берен? – спросил он.

 — Закрой глаза, — юноша поцеловал друга под остроконечным ушком. – Доверься мне. Все будет хорошо…

Даэрон повиновался, разумно решив, что Берен в свои восемнадцать знает больше, чем он в свои тысячи. Эльф прикрыл глаза, обхватил руками шею юноши и положил голову ему на плечо, полностью отдавшись во  власть ощущений. А между тем к одинокому пальчику, массировавшему Даэрона изнутри, присоединился второй. Эльф не заметил, как  начал постанывать от удовольствия. Это было удовольствие вторжения, ощущения чего-то если не запретного, то, во всяком случае, тайного. Теплые мягкие иголочки прошивали все внутренности, электризуя и возбуждая. Теплота и спокойствие распространялись по всему телу. Вот уже и третий пальчик начал массировать синда, доставляя все новые ощущения.

Даэрон чуть вздрогнул и застонал громче. Один из пальчиков задел что-то внутри, заставляя тело вздернуться, сжаться в приятной истоме. Губы Берена прикусили сосок эльфа, и Даэрон откровенно вскрикнул. Ему показалось, что небо разверзлось, и он видит звезды. Но небо было чистым, а потому эльф вновь прикрыл глаза, отдаваясь ласкам Берена.

 — Берен… — прошептал он.

 — Даэрон, позволь мне чуть изменить положение, — юноша вынул пальцы и, подняв легкого эльфа, попытался поставить его на песок. Но Даэрон слишком расслабился, и просто плюхнулся на колени. Берен сел рядом, открыл своими губами рот эльфа, глубоко и нежно целуя. Используя еще чуть масла и поставив Даэрона на четвереньки, он вновь проник в него, и стал массировать изнутри. Даэрон прогнулся, пытаясь ощутить больше и лучше, и стал покачиваться в такт движениям.

Берен, стоя позади, нагнулся и стал водить губами по золотым лопаткам,  плечам эльфа. Спустя пару минут массажа он уже целовал поясницу Даэрона. Эльф постанывал от каждого движения, изредка вздрагивая, когда пальцы юноши задевали жилку.

Берен провел губами по позвоночнику до самого затылка, убрал волосы Даэрона с шеи, целуя и успокаивая его. Потом он распрямился. Даэрон все еще покачивался в трансе. Глядя на этого раскрытого эльфа, Берен выдохнул от обилия желания, положил руки на талию Даэрона и усилил покачивания. Спустя мгновение он вошел в эльфа легко и без сопротивления. Прохладные ткани обхватили полыхающий член, доставляя неимоверное удовольствие.

Даэрон вскрикнул и замер. Берен стал горячо и страстно целовать эльфа, успокаивать его нежным поглаживанием и касанием.

 — Берен… — сглотнув, прошептал Даэрон. Вовсе не обиженно или виновато, а даже очень эротично и восхищенно. По телу волнами расходилось тепло, а внутренности, казалось, вот-вот вспыхнут. Даэрон чуть вильнул бедрами, пытаясь поглубже принять в себя Берена, и переступил с ноги на ногу. А это, в свою очередь, послужило сигналом к началу для Берена.

Губы юноши все бессовестней целовали кожу Даэрона, покалывая ее миллионами горящих иголочек. Движения стали более быстрыми, и Берен с каждым из них входил все глубже и глубже. Даэрон стонал и покачивался в такт. Руки Берена откровенно ласкали его грудь и живот, шею, плечи, проходились по ребрам, и нередко задерживались на талии. Эльф все чаще вскрикивал, и где-то внутри него рос маленький вулканчик, готовый взорвать весь мир. Теплота билась вместе с ударами крови, горячий орган его друга и без того раскалял тело. Вся эта мистерия должна была кончиться гибелью мира в яростном освобождающем огне.

Даэрон вскрикнул, замер, прислушиваясь к чувствам. Горячие губы Берена впились в плечо, а его руки крепко сжали талию и нанизывали  тело эльфа на горячий член. Огромная волна накатилась на Даэрона, выкручивая и расслабляя тело, что-то горячее брызнуло на грудь и руки. Тело отказалось повиноваться, отозвалось судорогами. Бедра сжались, пытаясь втянуть вовнутрь все имеющее к этому касательство.

Берен ощутил изменение движения эльфа под ним, и застыл в ожидании. Даэрон сжал бедра, изогнувшись дугой, и чуть втягивал член Берена в себя, дрожа и сдержанно постанывая. От понимания того, что произошло с синда, Берен с силой вошел в последний раз в тело любимого, шепча при этом всякую бессмыслицу.

Это была вторая накатывающаяся волна безумия, Даэрон почувствовал сильные горячие удары. Раскаленные удары в самую свою глубь и бессильный стон юноши сверху. Берен замолк, прикусил нижнюю губу и довольно сильно вздрагивал, крепко обняв ватное тело Даэрона.

Но дальнейшего эльф не помнил.

 

Очнулся Даэрон спустя шесть-семь минут. Он полулежал в купальне, а Берен, приводил его в чувство.

 — Ну, не плачь, Даэрон, — шептали губы юноши, а его руки вздымали волны воды, омывали остывающее тело. – Ну, разве так жутко было?

Берен печально улыбался, гладя плечи и грудь эльфа. Даэрон открыл глаза.

 — Мне показалось, что я слышу уже Мандоса… — он весело улыбнулся и притянул к себе Берена. – Берен. Берен, — шептал он на ухо другу. – Что же это со мной было? Я подумал, что умер…

 — Даэрон! — Берен уткнулся лицом в шею эльфа и рассмеялся. — Ах, Даэрон…

 Холодная вода смывала усталость с их тел, омывала и успокаивала бег крови. Они прохлаждались, болтали ни о чем, целовались и мечтали. Они будут вместе, и их никто и никогда не разлучит. Берен показывал известные ему виды поцелуев, а Даэрон разучивал на практике.  Они смеялись, загорали и смотрели на небо, где в это время проплывали белые пушистые облака.

 — Берен, — прошептал эльф юноше, — Берен… Я люблю тебя…

Но Берен лишь посапывал, греясь на солнце. Такой красивый, нежный и беззащитный.

Весь день они были вместе, бесконечно говоря, целуясь и радуясь жизни. Нежный аромат любви распускал для них цветы, а ивы печально шелестели, ополаскивая свои плачущие ветви в холодной воде Эсгалдуина. Этот день был единственным днем счастья для них. Первым и последним (в этой эпохе). Они безоглядно полюбили друг друга, и дело вовсе не в том, что они стали любовниками (как можно еще мягче назвать произошедшее в купальне?), — они находили в друг друге все новые родные, нужные только им нити. Эти нити всего за один-единственный день соединили их так, как не могла сковать даже Железная Цепь Моргота. Но что-то не давало покоя эльфу, мучило его сознание, делая похожим на печальную иву.

 

Утром следующего дня Берен и Даэрон проснулись в одной постели в обнимку. Они провели романтическую ночь, когда эльф рассказывал легенды и сказки, а Берен, нежно прижавшись к нему, рассматривал звезды, вдыхал ночной воздух и иногда подремывал. Уснувшего юношу эльф унес в домик и положил на кровать. Существует ошибочное мнение, что эльфы не спят. Конечно же, они нуждаются во сне, но не так часто, как люди. Иногда сон им заменяет подобие транса, в котором эльфы вспоминают минувшее. Но нередко они спят, как самые обыкновенные люди. Вот и  Даэрон забылся чутким сном рядом с Береном.

Утро предвещало хорошее начало нового дня, так как в небе сияло свежее умытое солнце, и листва за окном шелестела о вчерашнем, вспоминая горячие поцелуи и нежные ласки. Но, к несчастью любовников, в дверь довольно грубо постучали, чуть не выбив ее. Даэрон крикнул: “Сейчас”, а Берен выскользнул в другую комнатку, напяливая на себя одежду.

Настырный стук повторился, и дверь не выдержала, рухнула на пол. На Даэрона уставилась Лутиэнь. Узнав его, она радостно взвизгнула и бросилась ему на колени, щебеча всякий бред. Из ее слов он понял, что ей хотелось бы увидеть будущего жениха, но, проискав вчера Берена весь день, не нашла его. Вот и решила спросить совета у Даэрона.

Из другой комнатки выскользнул Берен и тихо, за ее спиной, вышел из домика, дав сигнал, что ждет Даэрона в купальне. Но судьба-прохвостка не дала ему сделать и шагу, так как половица скрипнула, Лутиэнь обернулась и с визгом: “Миленький!” прыгнула на Берена.

Лутиэнь сгребла Берена в свои объятия и вытолкнула на крылечко. Там она яростно принялась ему объяснять, что хочет пойти с ним отвоевывать у  Моргота Сильмарилл. Берен же, бледнея и бросая призывные взгляды Даэрону, стал отговаривать ее от этого.

 — Да что ты, это же так опасно, — вразумлял ее Берен.

 — Ну, ради своего будущего мужа я готова на все! – стояла на своем Лу.

 — А вдруг ты погибнешь? Что ж мне тогда сказать папеньке твоему?

 — Ну, я не сомневаюсь в искренности твоих чувств, так что мы встретимся с тобой в Мандосе.

Берен сглотнул. Даэрон похлопал его по плечу и исчез в листве.

 — Ну, знаешь, я тебя вовсе не люблю. И вообще ты мне надоела.

 — Конечно же, миленький. Ты просто не хочешь, чтобы я рисковала, потому говоришь гадости. Но я знаю, ты меня любишь. Поэтому мы пойдем вместе к Морготу. Ну, милашка, давай пойдем вместе?

 — Хорошо, Лу, но только, давай еще обдумаем это после. Не сейчас.

 — Ой, Берен, красавчик. Я знала, что ты меня очень сильно любишь. Пошли гулять.

Лутиэнь спрыгнула с него и сиганула на землю, таща за собой Берена.  Она крепко сжимала его запястье, бегала и прыгала вокруг него, устраивала кошачьи концерты, пела песни, и играла на дуде. Бледный Берен искал взглядом Даэрона, чувствуя, что скорее спрыгнет со скалы, чем проведет хоть один день еще вместе с этим болтливым бревном.

К его счастью, спустя всего полчаса появился Даэрон. Он поклонился Лутиэнь и передал ей просьбу Тингола вернуться во дворец. Она хотела было побежать вместе с юношей, но эльф остановил ее:

 — Мне велено найти ему доспехи для такого опасного дела, как война с Морготом. Я отведу его в оружейную, а Вы, моя госпожа, должны явится к папане.

Лутиэнь слезно бросила печальный взгляд на Берена и побежала страусиным ходом во дворец. Как только она исчезла, Берен обнял Даэрона и начал страстно целовать в губы. Вокруг них стал распространяться аромат любви, тот же самый, который заставляет цветы распускаться, а солнце греть ярче.

 — Берен…— эльф нежно перехватил юношу, останавливая очередной поцелуй. – Берен… Я был у Тингола. Он запрет на время свою дочурку. Дня на два, больше ни один замок ее не удержит. Ты должен уходить отсюда.

 — А ты? — Берен тесно-тесно прижался к любимому.

 — Я… я… буду здесь…

 — Но почему? Уйдем вместе!

 — Я… — эльф замялся, отвел взгляд. – Берен, я – эльф, ты – человек. Это неправильно. Не должно такому быть. Ты должен уйти к людям, а я – остаться с эльфами. Люди и эльфы – такие разные. Мы не можем быть долго вместе. Мы, такие разные, не будем счастливы…

 — Ты, — юноша поник, — хочешь сказать, что все из-за смерти? Мне осталось лет шестьдесят, а ты будешь жить вечно? Все из-за этого?

 — Да… прости меня. Когда я тебя увидел, потерял голову. Сейчас я уже понимаю, что это была самая большая ошибка в моей и твоей жизни. Давай расстанемся. Я сохраню навечно память о тебе… Я буду всегда любить и помнить тебя таким.

 — Я… — Берен еще сильнее прижался к любимому. – А я… один? Навсегда? До самой смерти?

 — Но это же дар тебе! Я буду помнить столетиями, а тебе-то…

 — Всего несколько десятков? Нет, Даэрон. Люди живут не памятью, как вы, а моментом! Смерть для нас совсем не то, что вы думаете. Вы, эльфы, помните любовь в прошлом, а люди ждут ее в будущем! А время-то у нас ограничено. Ты… ты… не отпущу! Я буду с тобой! Я никуда не уйду без тебя. Не отпущу, не отдам никому.

 — Берен, Берен… — покачал головой Даэрон. – Ты, я – мы не можем быть вечно счастливы. Я не хочу тебя хоронить. Это будет совсем скоро, по нашим меркам. Что я буду чувствовать, когда ты однажды ни с того ни с сего умрешь? А потом всю оставшуюся жизнь помнить это? Или, может быть, тебе будет нужна моя жалость, когда ты зачахнешь, станешь глубоким стариком? Я не хочу унижать тебя жалостью. Берен, давай расстанемся. Пойми, у нас нет будущего вместе.

 — Я не уйду без тебя!

 — Берен, если ты меня любишь, уходи. Если не любишь, уйду я. Ты хочешь, что бы я сошел с ума, видя, как ты стареешь? Хочешь, чтобы потом ходил по берегу реки, видя в каждом отражении тебя? Ты умрешь, и для тебя это будет счастье! Мне же придется вспоминать тебя на протяжении тысяч лет! Это будет многотысячелетняя мука.  А тебе-то всего…

 — Целая жизнь…

 — Целая жизнь… так проживи же ее так, как должно жить Человеку, в гордости, славе, героизме и чуть-чуть в печали. Мы – разные. Мы не должны быть вместе. Мы должны расстаться. Уходи сейчас один, или через пару дней с Лутиэнь. Уходи!

Даэрон оттолкнул от себя Берена:

 — Иди, я не хочу тебя видеть. Давай, беги отсюда.

Берен посмотрел ему в глаза, печально улыбнулся, и побрел в сторону дворца. Как ни хотелось  Даэрону крикнуть: “Стой, подожди!”, но он смолчал. Ведь и в самом деле, им лучше по разные стороны жизни.

 

Берен пока еще не постиг всего того, что случилось с ним и Даэроном. Конечно, они разошлись, хотя друг друга любят, но юноша все еще не впускал в свое сердце смысл этого. Он сопротивлялся пониманию этого. Вот сейчас он уже уходит, чтобы никогда не вспоминать о двух днях счастья.

Берен брел по лесу, на глаза накатывались слезинки. Он облокотился спиной о древнее широкое дерево, пытаясь сдержать бурю эмоций. Как… так можно. Зачем он вообще спустился в этот проклятый Дориат.  Слезы покатились по лицу. Лучше бы он умер в Горгороте, чем сейчас вспоминать сладкие поцелуи и нежные объятия. Юноша со всей своей злобой ударил по дереву.

На этот удар дерево ответило нарастающим гулом. Знакомый гул падающего медведя. Сук над головой Берена спружинил падение Лутиэнь, и она повисла на нем, вся в слезах и соплях.

 — Беренушка! – закричала швабра, увидев под собой плачущего юношу. – Да не плачь ты, живая я, живая! Теперь мы вместе можем выкрасть камешек у Моргота.

Берен залился слезами еще больше.

 

Они быстро покинули Дориат и шлепали по лужам в сторону Нарготронда.  Не из-за того, что “Берен направился к другу отца, Финроду Фелагунду”, как пишет Пенголод, а потому, что он надеялся, — может, волки загрызут эту вечно болтающую швабру-бревно. В конце концов, одной темной ночкой он выполз из-под Лу, и растворился в ночи. Утром он еще долго слышал рев медведицы, призывавшей проклятия на голову того, кто выкрал “ее любимого Берена”. Спустя два дня безумного бега юноша оторвался от погони, запетлял в оврагах и спустился к какой-то реке. Там его подловили эльфы, которых он умолял спрятать его подальше в темницу.

Эльфы покрутили пальцами у висков и отправили его к Финроду.

Финрод Фелагунд был вовсе не тем добродетельным эльфом, каким его нарисовал упомянутый выше летописец. Хотя бы одна мелочь раскрывает весь характер этого эльфа. Напомним два события. Первое: нолдор покинули Валинор в спешке, прихватив с собой только наиболее ценное. Второе: Глаурунг, разорив Нарготронд, улегся на груде сокровищ. Законный вопрос – откуда у Финрода Фелагунда груда сокровищ, которая может удовлетворить дракона, тем более такого, как Глаурунг?

Так вот, Финрод Фелагунд был самым жадным и бессовестным эльфом во всем Белерианде. Он занимался перекупкой, рэкетом и откровенным грабежом. Конечно, этим же самым занимались и все остальные нарготрондцы, но Фелагунд был их крышей, отчего изрядно обогатился. Кроме всего этого, не так давно к нему переселились два принца – Келегорм и Куруфин. Те самые, которые держали в своих руках все торговые связи гномов Ногрода и Белегоста. Бежав с Востока, принцы захватили все свои богатства, большая часть которых осела в сокровищнице Фелагунда.

Подлинный же характер Фелагунда раскрывается в следующих событиях.

Когда юношу втолкнули в кабинет скупердяя, то первое, что заметил эльф, так это маленькое золотое колечко, которое Берен получил в наследство от папани. Это, точнее сказать, было все наследство, которое он получил. Оценив кольцо, Фелагунд улыбнулся и блеснул первым золотым зубом в Средиземье.

 — Мой друг… Не нужна ли тебе помощь?

 — Да, Финрод Фелагунд, именно ваша помощь мне и нужна.

Финрод мило улыбнулся, и спросил:

 — И чем же платить будем?

Этот вовремя поставленный вопрос смутил юношу, а воспаленный взор Фелагунда фанатично уставился на колечко. Юноша снял колечко и спрятал его в нагрудный карман, а Финрод, видя это, злобно облизнулся.

 — Сначала работа, потом плата, — поставил условие Берен.

 — Хорошо, — сглотнул Финрод, — какая работа?

 — Скоро сюда заявится дева. Скажите ей, что мне хана, что я помер, ушел к Саурону, а он меня убил. Получите колечко.

 — По рукам, мой сладенький, — ответил эльф.

 

 — Где мой муж! – заревела безумная Лутиэнь. Она выбила огромные деревянные ворота Нарготронда с помощь ноги и сука. – Где мой маленький Берен! Куда вы его дели!

Она начала громить  Пещеры Нарога, ломать стулья, бить гномский фарфор, дробить хрусталь. Финрод дрожал в своем кабинете, проклиная тот час, когда согласился на эту, казалось, выгодную сделку. Все началось сегодня утром, когда придворные сообщили, что некто обрушил мост. Девушка кричала и требовала вернуть возлюбленного, а нарготрондцы захлопнули ворота и забаррикадировались. Увы, они были купцами, а не воинами.

Теперь же Лутиэнь расправлялась с дубовой дверью в кабинет Финрода. Это была хана. Кобзон, на Высоком эльфийском наречии. Бежать было некуда, а вопли раненого медведя раздавались все ближе. В конце концов, дверь  треснула, выпала из петель, и эльфийка схватила тщедушного Фелагунда.

 — Где мой муж! – встряхнула она свою жертву.

Фелагунд не растерялся, и решил играть до конца.

 — Хана ему, — пропищал Финрод, — Саурон залапал! Он сюда заглянул и побег к Саурону. А тот его и того…

 — Ты его одного на смерть послал? – удивленно спросила дева, чуть растерявшись, и грохнулась в обморок. Но, придя в сознание, она еще раз тряханула Финрода, отбросила к стенке и побежала вон.

Финрод не смог пережить этот шок, и спустя два дня скончался от передозировки валерьянки. Эльфы долго скорбели о мудром и добром правителе, тем более, что, получив часть его богатства, они справедливо разделили ее между собой. По крайней мере, без поножовщины.

 

Теперь перейдем к изучению личности Саурона. Он, конечно, был нехорошим существом, но вот Минас-Тирит, то есть Тол-Сирион, купил лично у Фелагунда, а потому чувствовал себя в замке хозяином. Во дворе мирно гадили его любимые волки, домашняя летучая мышь Тхурингветиль висела в клетке и заливалась веселой похоронной песней. Вроде все было спокойно и тип-топ. Вчера он поймал одного человеческого детеныша, который, собственно говоря, был очень даже рад этому. Саурон решил отложить разговор с этим несчастным до сегодняшнего вечера. А пока он слушал песни мышки, да попивал эльфийскую “Тинголовку”.

Закат окрасился в яркие, приятные глазу тона. Бутыль “Тинголовки” кончилась, и Сау лежал в милой эйфории, глядя на садящееся солнце. Хотелось взять сборничек стихов “Тихие Ночи Ангбанда”, и зачитать великолепные строки Валараукара Обнаглидзе:

“Когда заходит солнце за окном

И грусть одолевает в тишине.

Ты воешь на луну волкОм,

И любишь всех ты по весне».

Не важно, что ударение в слове “волкОм” неправильно, а смысл последней строчки теряется вообще. Главное, что это – поэзия, пища для души.

         Саурон спустился в темницу. Пленник лежал на нарах, явно отлично себя чувствуя.

 — А, это ты, — воскликнул он.

 — Да, пленник мой, я пришел поговорить.

 — И что же ты хочешь знать?

 — Ну, почему у тебя такое хорошее настроение.

 — Это элементарно, — улыбнулся Берен. – Как-то, спускаясь с Горгорота, я, к своему несчастью, напоролся на Дориат.

 — Надо же! – иронично воскликнул Саурон.

 — Более того, там я встретил свою суженую, Лутиэнь.

 — Поздравляю, — вставил демон.

 — Сначала бы спросил, а кто такая эта Лутиэнь. Может быть, и не поздравлял бы тогда.

 — Ну, и кто ж такая эта Лутиэнь, — вопросил Саурон.

Внезапно за окном раздался вопль. Это был просто ужасный вопль. Даже сам Моргот, обильно тренируясь с Унголиант в Ламмоте, не достиг таких вершин. Этот вопль начинался с самых низких частот, баса, рева бегемота, постепенно переходил на уровень оперных певиц типа Монсеррат Кабалье (Word разумно исправляет на “кабанье”, хотя точнее можно назвать “кобылье”) и повышался до пронзительного визга ревущего ребенка, которому вовремя не поменяли подгузники.

 — Это она, — загадочно промолвил побледневший юноша.

 — О! Тано, — воскликнул Сау, — мой хрусталь! Мой драгоценный гномий хрусталь!

Он побежал наверх, в свой кабинет. По дороге он нашел пару обморочных орков и дохлых волков. По стенам Минас-Тирита поползли страшные трещины.

Саурон ворвался в свой кабинет. Пыль от бывших бокалов еще не осела. Не было даже осколков, а бутыль “Тинголовки” стала небольшой кучкой на столе. На дворе кто-то жалобно поскуливал. “Бедные мои, бедные мои волки!” — подумал Сау.

Грохот за спиной заставил обернуться. Часть замка, которая была ближе к мосту, рухнула в ров. Половина покоя ушла на пару этажей вниз.

Но больше всего ужаснула потеря любимой и ненаглядной Тхурингветиль. Мышка лежала на дне клетки с распростертыми лапками. Жизнь еще теплилась в ее теле, и она пискнула в последний раз, моргнула своими очаровательными алыми глазками и померла.

Саурон зарычал:

 — Тебе не сойдет с лап это! Проклятая швабра!

Демон обернулся волком, спрыгнул с верхнего этажа и ринулся к мосту, где стояла Лутиэнь.  А она уже начинала второй акт пения, и Сау настиг ее только под вопли оперной певицы. Но дева использовала свой коронный номер – достала из складок платья сук и наотмашь стукнула по морде волка.

 

Берен очнулся на рассвете, среди руин крепости. В воздухе пролетали рваные листики “Тихих Ночей”. Рядом отдыхала Лутиэнь. За ночь она очень вымоталась, ведя борьбу с Сауроном и изломав два сука. Как только Саурон очухивался, то тут же менял форму, превращаясь то в птицу, то в змею, то в волка. Каждый раз он пытался убежать от Лутиэнь, но каждый раз дубинка нагоняла его и дева принималась вышибать дух. В конце концов, ей удалось это сделать,  и дух Саурона удалился в скорбном молчании в Ангбанд. Лутиэнь же нашла полумертвого Берена, вытащила его на свет, и прилегла рядом отдохнуть.

 

 — Лу, ты не понимаешь, — вновь и вновь пытался отговорить Берен свою спутницу от  поездки к Морготу. – Ну нельзя тебе туда соваться. Убьют там тебя. А мне потом перед Тинголом раскланиваться. Ну… Лу. Какая же ты нехорошая.

 — Значит тебе можно, а мне нельзя?

 — Я все равно когда-нибудь помру, а ты еще протянешь не одну тысячу. Да и зачем я тебе, смертный-то?

 — Ну и что, что смертный! Все равно у нас будут годы счастья и любви!

“Да уж, если бы я мог это сказать Даэрону…” — думал юноша. Ему вспоминались зеленые глаза эльфа. Печальные, любящие глаза эльфа. Зачем он полюбил! А теперь всю жизнь вспоминать эти глаза?

 — Ты должна оставить меня, — произнес Берен, делая ударение на слове “должна”. – Я тебя не люблю. Вернее, я люблю не тебя. Пойми это. Ты мне не нужна. Вот тебе правда.

 — Берен… Я тебе не верю, — неуверенно возразила Лутиэнь. – Мне мама сказала, что будет у меня мужем самый красивый человек, который добудет величайшее сокровище мира. И это должен быть ты.

 — Я им не являюсь. Пойми ты, даже если мы добудем Сильмарилл, будешь ты счастлива? Я же умру лет через шестьдесят. Я стану безобразным стариком, глухим и слепым! Ты должна будешь ухаживать за мной! А потом одним не самым прекрасным утром я умру от старости! Ты знаешь, что такое старость? Это не молодость и не свежесть, Лутиэнь. Старость, это когда выпадают гнилые зубы, а память настолько дырявая, что уже не помнишь, как твое имя. Дряхлый и больной старик – ты этого хочешь? Я смертный. Ты из рода эльфов. Этим все сказано!

Лутиэнь залилась слезами и бросилась на шею к юноше.

 — Ты не состаришься, я знаю много средств. Спросим у мамани, она ведь майарша. Ты будешь долго-долго жить! Я этого не допущу.

 — Допустишь! Это нельзя изменить. И я в тебе не нуждаюсь! Оставь меня.

Лутиэнь потерлась лицом о его плечо.

 — Люди, вы такие злые только из-за того, что смертные. Вам тяжело умирать и не возвращаться. Берен, ты говоришь гадости только потому, что тебе не хочется умирать?

 — Нет! Я не люблю тебя, запомни! И уйди. Дай мне спокойно прожить этот маленький миг — мою жизнь.

 — Злой ты, Берен, но все ровно я тебя не брошу, — упорствовала Лутиэнь.

Вот в примерно таких разговорах они прошествовали вплоть до самых врат Ангбанда.

 

Ангбанд, по мнению Пенголода, был самым ужасным местом на земле. Это были грязные катакомбы, черные выгребные ямы, тлеющие головни, копи и рудники. Напомним, что это только мнение Пенголода, который никогда не видел этот самый Ангбанд.

В реальности же Ангбанд представлял собой обыкновенную подземку, в которой вместо поездов ходили “орчьи возы”. Устраивалось это примерно так: один гигантский тролль тянул платформу спереди, другой толкал сзади. Орк–проводник давал им сигналы начала и конца движения. Такая платформа прибывала на станцию, останавливалась, пассажиры занимали места, и “орчий воз” двигался.

В самом северном конце размещался дворец Моргота, где он и жил, и работал. Маленькая ферма подземных грибов кормила и поила грибным шнапсом всю систему.

 

Лутиэнь и Берен купили на все деньги билет в один конец,  сели на орчий воз и без особых проблем добрались до северного дворца. Там они пробрались на кухню, посидели у Барложки – главной поварихи. Они представились  как беженцы с рубежей Дориата, и Барложка накормила-напоила “несчастных”. Легко узнав путь к рабочему кабинету, они распрощались с демоншей, и направились к Морготу.

Пенголод вновь соврал, назвав Моргота большим и ужасным гигантом. На самом деле это был маленький, лысоватый, бледненький человечек, все время торчавший над микроскопом. Он позволил им “посидеть в кабинете”, лишь бы ничего не трогали.

(Авторская вставка: жуткая сцена описания жуткого Моргота и его жутких действий)

Моргот долго колупался в микроскопе, потом вскрикнул что-то типа такого «Ах, ешкин-кот, у меня ж лекции!».

С визгом и разбрызгиванием слюней он бросился к палантиру.

 — Уважаемые  студенты. Извините за опоздание, эльдар им в задницу, этим эль-электронам. Итак, на прошлой лекции я остановился на определении принципа неопределенности Гейзенберга-Манве, который гласит, что дельта-икс на дельта-пэ не может быть меньше, чем постоянная Планка-Феанаро умнож… эй там, ядрена вошь, Харламенко и Давыдович, вы не Харли-Дэвидсон…, так что не болтайте на лекции… женный на константу  единица делить на два пи…

(Конец авторской вставки)

Первая не выдержала Лу. Она схватила микроскоп и пригрозила разнести все вдрызг, изничтожить лабораторию, если он, негодяй, не отдаст хотя бы один Сильмарилл. Моргот долго кричал на девушку, что, мол, они (в частности, Валар) ему не указ, и пусть не отрывают от важных исследований в области высоких энергий. А если им понадобился Сильмарилл, то пусть достанут, если смогут, с короны на кукле в тронном зале. Потом он отобрал микроскоп и вытолкнул парочку за пределы  кабинета. Побродив по дворцу с час, они набрели на тронный зал, где в самом центре на стуле сидел огромный манекен с короной, в которой светились камни.

 — Ну, это твоя судьба, миленький, — сказала девушка, доставая консервный нож.

Берен взобрался на манекен и стал вырезать камень. В чем был прав Пенголод, так в том, что они смогли взять только один из камней. Остальные решили оставить потомкам.

 

Покинуть Ангбанд им помешал один лишь фактор. Денег на обратную дорогу не было. Орк-контроллер высадил их где-то в центре, обругав и назвав злобными эльфами. Добираться пешком было опасно так же, как гулять по реальной подземке.

Наконец Лу поймала маленького орчонка, вытрясла с него деньги. На эти деньги они еле-еле смогли купить билет. Но вот беда! Орчонок поднял шум, вызвал службу правопорядка, и  за парочкой устроили самую реальную погоню. Лутиэнь использовала свой последний сук, а потом пришлось бежать.

Во время безумной погони они два раза висели на волосок от гибели. Сам Кархарот, великий сыщик Ангбанда, которого за жестокость прозвали Волком, взялся за это дело ( деньги-то вытрясли с его сынишки). Три раза он уже почти брал их в окружение, но каким-то чудом Берену удавалось уходить от погони. Чудо называлось Лутиэнь. Кархарот лаялся, визжал от гнева, но упорно продолжал преследовать своих жертв. Он шел по пятам за ними даже на территории Дориата. Но на своей земле они почувствовали прилив сил, и последний рывок почти удался. Кархарот настиг их у самых Врат Менегрота.

 — Сдавайтесь! – рявкнул черный маленький человечек. Он вытащил из кармана плаща револьвер. – Вы арестованы именем Ангбанда!

 — Угу, так мы тебе и поверили, морготская шавка.

 — Руки верх! Не усугубляйте своей вины.

Берен полез в карман за Сильмариллом.

 — Руки, — предупредительно крикнул Кархарот.

 — Тише, тише. Это только Сильмарилл…

 — Так вы и его уперли! Это же пожизненный срок! – глаза сыщика заблестели в лучах священного камня.

 — Пожизненный, не пожизненный, — пробурчал Берен. Он взглянул в глаза Лутиэнь. Она уловила суть.

В следующий момент Берен бросил Сильмарилл в руки Кархарота, тот, пытаясь словить его, утерял из виду Лутиэнь. А девушка метнула заранее приготовленный сук. Прозвучал выстрел, камень полыхнул, Кархарот плюхнулся на землю. Лутиэнь зверем взвилась на сыщика, сомкнула свои руки на его горле. Волк заклокотал, стал вырываться, биться, но спустя минуту или две, сопротивление угасло. Сыщик грузно осел, глаза закатились. Он испустил дух.

На выстрел и шум сбежались эльфы.  Их любопытные мордашки выглядывали из-под каждого куста. Даже Тингол и Мелиан вынырнули из ветвей бука.

Не последним появился Даэрон. Взглянув на всю сцену, он побледнел, подбежал к Берену и подхватил его на руки. Алое пятно расползалось по груди человека. В горле хрипела и клокотала кровь. Зрачки юноши расширились, и он ловил ртом воздух.

Лутиэнь победно затрясла суком над головой. Эльфы загалдели, поздравляя ее с бесспорной победой. А одинокая пара возле стены осталась незамеченной. Эльф целовал бледнеющего юношу и плакал. Берен схватил запястье Даэрона и прижал к груди. Липкая темная горячая кровь выбивалась резкими ударами. Берен просто сильно прижал руку любимого к своей груди, где все еще билось сердце. Ему не суждено было биться долго. Не успели замолкнуть победные возгласы, как он покинул мир, в агонии заляпав кровью  рубашку эльфа, не проронив ни одного слова.

Даэрон плакал. Он сидел над телом человека, гладил одной рукой его мягкие темные волосы, вглядывался в бескрайнее синее небо, и внезапно увидел звезды. Они словно проступили из темноты ночного неба, и зажглись для него под лучами яркого глупого солнца. Одна звезда ярко-ярко вспыхнула, словно тоже оплакивая потерю, и Даэрон что-то закричал. И погрузился в беспамятство.

 

 

Крик поэта обратил внимание эльфов на пару. Даэрон рухнул рядом с Береном, всхлипнул и затих. Лутиэнь, увидев мертвого суженого, упала “словно скошенный цветок”, то есть, как обычно. Мелиан, рассчитывая, что ее подловит муж, тоже упала. Но муж не подловил, и они вместе упали уже подобно связке дров.

Доблестные врачи доставили всех обморочных и умерших в больницу. Мелиан периодически возвращалась, отдавала указания, и вновь уходила в иные миры. Тинголу подключили аппарат искусственного питания на основе “Тинголовки”. Лутиэнь твердо решила не возвращаться, для чего проснулась и стала писать завещание.

Даэрон же очнулся и сидел возле тела любимого, смывал с него кровь и грязь, расчесывая кудри. Он принес белую одежду, белый саван. Потом эльф покинул Пещеры, пришел к купальне и стал сооружать плот. Небольшой деревянный плот. Вернее, скошенную сверху пирамидку из бревен – погребальную лодку. Он принес сухого валежника, скрепил настил. А поверх уложил зеленые ветки сосны.

Легкое тело юноши совсем не тяжелило плот. Даэрон облил все маслом, и белый легкий саван намок, пропитался, облепил тело второй кожей. Ямка на груди зловеще поблескивала. Эльф срубил ветви ив, что отгораживали его купальню от Эсгалдуина. Последний раз взглянул на любимого, поцеловал в губы. Холодные, твердые губы. И поджег маслянистый край плота. Эльф вытолкнул его из купальни в реку.

 — Прощай, мы встретимся с тобой там, на Западе. Я люблю тебя, я люблю… я… люблю…

 

Плот растворился в сгущающейся темноте, но пламя еще долго освещало его путь. Промасленные ткани вспыхнули, и Берен исчез в этом огне. Его более не существовало.

 

На этом кончается история Берена, но рассказ все же имеет маленькое продолжение-эпилог. Что же было далее с героями? Тингол получил свой желанный камешек, из-за которого он потом упился в полную, стал валяться под заборами, и, в конце концов, был убит в кабацкой драке. Мелиан после смерти мужа покинула Дориат с Маблунгом, начальником королевской охраны.

Лутиэнь же быстро забыла Берена, поймала себе нового человека, некого Эрхамиона. С ним она прожила долгие счастливые годы (для себя счастливые) где-то на юге, пока он не скончался. Дальнейшая ее судьба неизвестна.

Даэрон оставил этот край, поселился возле Полусветных Вод, часто бродил по берегу и смотрел в воду. И пел тихие–тихие, ему только слышные песни.

А ведь у них могло быть несколько лет в запасе. Пять-шесть лет счастья. Страх за собственный рассудок, быть может, оправданный страх, помешал Даэрону любить безоглядно. А ведь так и надо любить – крепко, нежно, возвышенно. Ведь вместе они смогли бы свернуть горы. Но судьба-проказница распорядилась по-другому. В этом мире им не суждено больше встретиться. Он слишком суров и странен, слишком жесток, и смерть разделяет любящих на века.

Даэрон не погиб после падения Дориата. Он ушел на восток, туда, где многие века назад родился. Реки изменяли свои русла, горы падали или возносились, людские королевства терялись в пыли летописей, а Даэрон лишь печально бродил по берегам рек, пел песни, и вспоминал холодные губы и бессмысленный взгляд человека, который умер на его руках. А ивы полоскали свои ветви в воде.

 

Всякий хороший  рассказ должен хорошо кончаться. А сей рассказ, как полагает автор, должен быть хорошим.

Даэрон на закате Второй Эпохи уплыл в Аман, так как после утонутия Нуменора Мир изменился, а значит и срок ожидания кончился. Эльф закатил большой скандал Мандосу и Манве. Он поклялся, что будет все время петь пошлые песни (которые сочинял всю Вторую эпоху) про Варду и Вайре, пока они, Валар, не вернут ему Берена. Первых шесть-семь столетий они выдерживали напористого эльфа. Но все имеет предел, и Тулкас, рыжебородая детина, подслушал эти песни и разнес их по всему Валмару. После этого рядом с Даэроном стали собираться слушатели, а эльф все продолжал и продолжал издеваться над Могучими. Варда не вынесла позора первой и вымолила у Манве разговор с Илуватаром.

Илуватар долго выслушивал просьбы Варды и Вайре, Манве и Мандоса, заслушал также и Даэрона. Вердикт был прост – Берен и Даэрон селятся где-то в Средиземьи, а потом, лет через шестьдесят, уходят вместе навсегда.

 — А если я буду петь частушки про Илуватара? – круто наехал Даэрон на Самого.

А Тот стукнул по столу кулаком:

 — Не сметь припираться!

 — Мне мало шестьдесят лет! И сейчас я начну читать частушку про тебя и Моргота…

Как-то раз известный  Эру

Походить решил по скверу,

Но попался там Моргот,

Эру щас его …

 

 — Убью!

 — Частушки в надежном месте, если убьешь, они автоматически будут опубликованы.

 — Ну, негодяй, ты у меня получишь! Забирай Берена и мотай отсюда, пока сам живой.

 — Навечно?

 — Да, Элберет твою …(существительное), частушки отдай.

 — Сначала Берена! Живого и невредимого. А потом островок вблизи Амана, где мы будем жить многие столетия счастливо и спокойно!

 — Не бывать этому!

 — Мне начать петь?

 — Ууууу! На, бери Берена, отдавай частушки. Будет тебе остров.

Рядом с Даэроном материализовался любимый юноша с синими глазами. Он мгновенно бросился на шею эльфу и засыпал его поцелуями.

 — Частушки, — прогремел с небес громовой голос.

 — Завтра уничтожу! Можешь верить!

 — Уууу, …(существительное)…(прилагательное), …(восклицание)! – голос стих.

 

Даэрон поднял Берена на руки.

 — Мой милый, любимый Берен…

Берен чмокнул друга в щечку и обнял, положил голову на плечо эльфа. Им светило яркое и чистое солнце.

 

 

Теперь конец.