***

Он меньше меня ростом, тоньше в кости, черты его лица резче, и в то же время приятнее. Он скор на улыбку, а смеется открыто, как ребенок, закидывая голову, обнажая сильную стройную шею. Смеялся раньше. Сейчас я давно уже не видел его таким, каким он когда-то поражал меня своей бесшабашностью и стойкостью. В нем словно не было страха, а во мне был. Часто за него, еще чаще – за себя. За то, что кто-то узнает, догадается... Я молчал, прятался, сдерживал себя, замыкался. Говорят, становился все более угрюмым. Женился – это не принесло мне счастья, но Эленве была добра ко мне, и я ей благодарен – за то, что терпела мой нрав, за то, что никогда не упрекнула меня, даже не намекнула взглядом. Хотя я уверен, что знала, не могла не знать...

Не ее светлые прозрачные глаза я видел под собой по ночам, не ее белую мягкую шею хотел целовать. Черные косы накрепко повязали меня.

 

 

 

***

Я помню дождь. Разбушевавшаяся ли стихия, сопереживание ли его чувствам – не знаю, что подтолкнуло меня тогда. Видеть, как он мучается – невозможно, непереносимо. Но как я могу помочь, что я могу ему дать – только любовь, только понимание, только ласку – на одну ночь. Одна ночь, но навсегда в моей памяти ритм дождя сливается с ритмом наших движений, сильное тело подо мной отвечает на мои ласки, я вижу его – голова запрокинута, синие, как менельлуин, глаза зажмурены, тело выгнулось дугой, простыня скомкана и зажата в кулаках так, что мышцы и связки на руках выступили от напряжения – он стонет, чтобы не закричать. Почему не кричишь, любимый? Боишься, что вырвется его имя? Неважно, я ведь знаю, кто в твоем сердце. Но мысль, что ты подумал тогда обо мне, согревает меня в долгие вечера, когда капли стучат в окно, в камине догорают поленья, а я пью бокал за бокалом и смотрю невидящим взглядом на дождь. Я помню.