Сын реки
Автор: Эрл Грей
Фэндом: Толкин
Пейринг: А кто с кем и чего – не скажу, чтобы было интереснее. Думаю, тем, кто в теме, не составит труда угадать героев (если вообще кто-то вздумает это прочесть).
Автор: ну я
Жанр: Честно говоря, не знаю даже, что сказать: джен ли это, слэш ли, гет… Эру знает!


499 г. Первой эпохи

Гунка-Синичка осторожно, где и задом, и боком спускалась к воде с корзиной грязной одежды - своей и мужниной. Тэйглин здесь бежал не так резво из-за многочисленных поворотов и излучин, разливался пошире и поспокойнее, чем в верховьях. Она приглядела себе местечко пониже деревни и уже положила на дерн у самой воды два больших плоских камня, чтобы удобнее было мыть одежду, и сейчас прямо-таки расстроилась, издалека завидев лежащее у воды тело: наверное, мертвяка примыло водой, сколько их за последний год тут проплывало. Люди, эльфы (тогда-то она эльфов и повидала), а то страшные рожи нелюдские, уруки, стало быть. Теперь приглянувшееся местечко изгажено, она мертвяков боится и ни в жизнь не подойдет близко. Однако любопытство заставило ее сделать еще несколько шагов к берегу, и Гунка раскрыла рот. На белом песке перед ней лежала красавица. Волосы блестят пуще начищенного медного котла у старостихи, цветом - осенняя ива, растрепаны и оттого кажутся еще длиннее, веки скорбно опущены, в лице ни кровинки. Гунка подошла ближе - женщин она не опасалась - и тут заметила, что богато шитое платье незнакомки сильно вздымается на животе. "Да она же на сносях!" - ахнула Гунка про себя, рассматривая красавицу. Слезы сами собой потекли по ее лицу. Гунка с мужем родили троих, и всех прибрала безносая. Двое не дожили и до десяти лет, померли от невесть какой хвори, третий, красивый и любимый сын уже женихом смотрел, как в лесу задрали его волки, те самые, с севера. А Гунка была уж не молоденькая, и на детей они с мужем больше не рассчитывали. Она подошла еще ближе, с жалостью глядя на мертвую деву, села на бережок рядом с ней, чтобы всласть поплакать над своей и ее судьбой, и заметила, как дрогнули ресницы красавицы. Гунка приложила ухо к ее груди и услышала тихий и редкий стук сердца. Ахнув, она вскочила и побежала домой, забыв и про стирку, и про корзину.
***
Принесенная водой дева оказалась немой. Шел второй месяц, как она опросталась от бремени, родив на диво прелестного и крупного мальчишку, дав повод пошептаться всем деревенским кумушкам, что, дескать, мальчишка-то полукровка от эльфа, не иначе, или того пуще - и сама красавица эльфийка. Но шептуньи шептали, а Илгон с женой наглядеться не могли на нежданный подарок судьбы. Молчаливая красавица, которая по возрасту вполне годилась им в невестки, вышивала пеленки и рубашонки, оставшиеся от последнего гункиного сыночка, и украсила их таким тонким и замысловатым узором, что и грубое полотно казалось достойным королевского сына. Она прилежно делала по дому все, что скажут, хотя крестьяне старались не обременять ее работой, но что бы она не делала, с ее лица не сходило выражение безнадежной печали. Ясно, горе у нее на душе. И на сына она смотрела так, будто его у нее уже отняли - с горькой тоской и отчаянием. Сын, кстати, был похож на нее как две капли воды - чернобровый, синеглазый, только что черноволосый. Только в отличие от своей всегда печальной матери он охотно улыбался и не дичился людей.
Илгону казалось нехорошим признаком, что ребенок так и не услышал еще ни разу голоса матери, но как ни старался он вызвать на разговор речную деву, та молча смотрела на него синими глазами, спрятанными за завесой слез. Только раз, на исходе второго месяца, когда Илгон подступил к ней насчет как назвать парня, она тихо, но отчетливо шепнула:
- Ненарион.
А потом она умерла. Вот просто так легла на лавку, не отрывая жуткого в своем отчаянии взгляда от малыша, закрыла глаза и все. Когда Гунка подошла к ней через время и окликнула, а потом потрясла за руку, оказалось, что она уже не дышит.
А маленького сироту теперь кормила коза.
Коза оказалась просто кладезем, и малыш вырос крепким и сильным. Еще будучи 12 лет, он вымахал выше своей приемной матери, а к 14 обещал догнать приемного отца. Он разительно отличался от них - как назло, оба супруга, как и большая часть деревенских, имели неопределенно-русые волосы и светло-серые или карие глаза, нимало не похожие на чернильно-черные кудри и синие очи своего приемыша.
Как-то он пришел домой в разорванной рубахе и сильно извалянный в пыли, на щек - здоровый синяк, на подбородке ссадина.
- Ты уж большой, сынок, а все в драки ввязываешься, - укоризненно заметила мать. - Стыдно должно быть, жених уж.
Мальчишка полыхнул на нее глазами, молча сел на лавку. Гунка собирала на стол и поглядывала на сына. Домотканая рубаха сидела на нем красиво и ладно, волосы он перетягивал плетеным в три нитки ремешком, перевитым выпрошенной у матери синей шерстяной пряжей. Красив, ох красив, девки заглядываются и молодицы. Он пока мало на кого глядит, и то хорошо, а то пойдут скандалы за скандалами, да, глядишь кто из мужчин возьмется за кол.
Размышления Гунки прервал стук двери - это пришел Илгон. С порога он неласково глянул на подростка, сел напротив, широко расставив ноги.
- Ты с чего полез в драку? - спросил он без предисловий.
Мальчишка и на него сверкнул глазами, как на мать. Но Илгона было не пронять взглядами. Он свел лохматые брови, и приемыш нехотя открыл рот.
- Я не позволю никому такое про тебя говорить! И про маму! - он перевел взгляд на Гунку. - Пусть еще раз рот свой поганый откроет. Я не посмотрю, что у него отец - первый силач.
- И что же он такое сказал? - уже не так сердито спросил Илгон.
Подросток насупился, свел в одну линию черные шнурки бровей, но промолчал, только ноздри раздулись.
- Тебя спрашиваю!
- Он сказал... сказал, что ты старый и сам сына сделать не мог... И эльфа на помощь позвал. Потому я такой и получился... непохожий. А если я знаю, что я ваш сын!..
Муж с женой переглянулись. Если уж они подозревали, что давно почившая золотоволоска была эльфийских кровей, то у деревенских сплетников и сомнений в том не было. А поскольку об эльфах понятие было довольно туманное, и представали они то ли волшебниками, то ли чудовищами, то к эльфийскому детенышу отношение было опасливое. Приемные родители так привыкли считать мальчика родным сыном, что иной раз Илгон находил в его лице собственные и дедовы черты и подобные слухи казались им бредом, но другие-то так не думали! Им и в голову не приходило рассказать ему о его происхождении, но теперь надо было что-то решать.
- Ладно, ужинать давайте, - нарушил затянувшееся молчание Илгон.

Как ни тянули Илгон с Гункой, а пришлось рассказать все. Сын слушал, недоверчиво сдвинув тонкие брови и почти не дыша, и только когда приемная мать достала из потайного места серебряный кругляшок на кожаном ремешке, перевел дыхание.
Тонкий серебряный кружок, то ли цветок, то ли солнце с белыми крыльями, цветной финифтью по серебру, красивый и нездешний.
- Носи, - Гунка надела сыну на шею и спрятала под ворот рубахи. - Не хотела тебе давать, да уж что теперь. Только знай, для нас ты всегда своим дитятком останешься, хоть эльфийских ты кровей, хоть каких.
Подросток вздернул голову, отвел вдруг заблестевшие глаза в сторону и тихо сказал:
- Да и вы для меня - мать и отец. Других не знаю. Только хотел бы я на них посмотреть...

***

Сын Илгона и Гунки, которого родители звали детским именем Нанар (что, собственно, и означало малыш), почти как завещала покойная мать, а мальчишки Чернышом, умел делать всякую деревенскую работу. Отец мог спокойно отправить сына за дровами и поохотиться с силками на осторожных куропаток, натаскать камней для ограды, требующей починки, или почистить хлев. Сам отец, простудившийся по весне, в это лето больше лежал, делая ту работу, которая была ему по силам, а все остальное легло на плечи подростка. Если и думал Нанар уйти куда повидать мир, то теперь и мечтать об этом было некогда. Короткие летние ночи пролетали мгновенно, а с утра нехитрое хозяйство вновь требовало неустанного присмотра. Отошел сенокос, началась жатва, крестьяне сообща убирали общинное поле, урывая немного времени и для себя. И тут пошли грозы. Они падали на деревушку всей своей мощью, тугие струи воды подмывали ограды, сараи, попортили немало огородов и хлебное поле. Крестьяне ругались, глядя в свинцовое небо, но смирно сидели по домам.
Нанару нравилась эта мощная стихия, он как завороженный не мог отвести взгляда от струй, хлещущих по земле с такой яростью, словно желали смыть с нее все наносное, всю грязь и безнадежность серой размеренной жизни. Зимнего голода он не боялся - был уверен, что всегда добудет зверя, птицу или рыбу, а значит, он и его родители будут сыты. Делать все равно было нечего, и Нанар как-то еще до света (все равно темень, ничего не видать из-за дождя) отправился в лес с луком и стрелами - поохотиться на жирную, нагулявшую тело птицу.
Он ушел далеко, перебрался на островок посреди реки, где никогда не было никого из людей, прыгая по камням, а в одном месте пройдя с ловкостью лесного кота над бурной водой по переброшенному стволику, - сам он его и перебросил - чтобы уж точно не наткнуться на охотников. Вообще-то в такую погоду вряд ли кто-нибудь захотел бы высунуть нос из теплого и сухого домишки. Нанар сбил стрелами четверых куропаток, и одну решил запечь в костре - домой он до темноты уже не успевал и пришлось устроиться на ночлег в маленькой пещерке под корнями вывороченной ивы. Через полчаса мучений он ухитрился развести крохотный костерок и сытно поужинал. Потом он уснул, предвкушая, как вернется к родителям с добычей.




***
Уже издалека он почуял в сыром воздухе горький запах дыма и ускорил шаг. Вскоре, ошеломленный, Нанар остановился на выгоне и во все глаза уставился на пепелище. Чтобы вся деревня сгорела во время дождя, такого он и представить себе не мог. Но где же люди, где вездесущая детвора, где его родители, наконец? Нанар подошел к еще дымящимся черным остовам, растерянно вертя головой. Он с трудом узнавал места. Ни одной целой постройки - ни сарая, ни дома, ни кузницы. Он машинально перешагнул через лежащую на дороге колоду и, чуть не запнувшись, посмотрел вниз. Мгновенно его продрало страхом: в грязи на деревенской улице лежала не колода, а человек. Его голова была глубоко рассечена топором, и даже мелкий противный дождь, сменивший вчерашний ливень, не смыл до конца кровь.
Нанар чуть присел, настороженно оглядываясь вокруг. Нет, ничего не слышно, только шелест дождя да шум ветра. Он лихорадочно стал искать свой дом, боясь даже думать, что там случилось.
***
Тогда он заплакал первый раз с пятилетнего возраста.
***
Нанар рукавом вытер лицо, на котором смешались пот, злые слезы, пепел, земля и дождь, припустивший с новыми силами, и посмотрел на пепелище, старательно забросанное землей. Теперь это могила его вторых родителей. А он волен уйти на все четыре стороны, потому что дома у него больше нет.
Парнишка прошел к тому месту, где по его прикидкам была кузница, и принялся рыться в углях. Он и сам не знал, что хочет найти, знал только, что без оружия ему никак нельзя. Свой короткий охотничий лук он за оружие не считал. Да и какое вообще может быть оружие в деревне? Разве что вилы или, может, топор, да где их найдешь. Поди все растащили нападавшие. Нанар задумался, а кто они были-то, враги, даже перестал копаться в теплой грязи. По всей деревне он не ходил, хоть и была она невелика - всего дворов двадцать, но мертвых повидал достаточно, и все они были свои, деревенские. Пришлые зарубили даже настырных деревенских собак, прирубили или увели с собой скотину. Неужто мужики так и не убили ни одного?
Врага он нашел ближе к берегу и определил, что это искомое, по одежде, потому что лицом враг уткнулся в жидкую грязь и уже навсегда. Нанар посмотрел на грязные, перемазанные каким-то жиром косматые волосы на его голове, перемежавшиеся тонкими косицами, на длинную куртку или, может, короткий кафтан из плохо выделанной вонючей шкуры, и что было сил пнул в бок. Потом, подумав, подобрал лежащий рядом с врагом меч - широкий и короткий, с залоснившейся деревянной рукоятью, которую он с отвращением вымыл в реке и так, с мечом в руке, медленно пошел по берегу. Прочь отсюда. Теперь он сам по себе.

Устало бредущий подросток в плоховатой домотканой одежде - кого бы удивило такое зрелище, да, по совести сказать, и удивляться-то было некому. По крайней мере, в этих краях. Нанар шел уже дней шесть, но пока никого не встретил - ни человека, ни эльфа, ни орка. Голодным спать он не ложился - кое-какая мелкая дичь попадалась постоянно, ночи стояли теплые, но одолевали тоскливые мысли. Тянуло оглянуться назад, вернуться на пепелище, чтобы быть рядом с близкими, знакомыми местами. Но он упрямо шел вперед. Нанар подозревал, что движется он не по прямой, да и трудно было бы выдержать направление, то пробираясь буреломом, то обходя ручейки и болота. Слышал он, что на западе живут эльфы - те самые, к которым его упорно причисляла деревенская молва, и очень хотелось посмотреть на них. На могиле его матери, которую показала ему Гунка, росли невиданные здесь белые цветы, и в сознании мальчика как-то связывались с эльфами. Парнишка думал, что, вот, дойдет он до золотого дворца, где ночует солнце, а там где-нибудь рядом и счастливая страна эльфов. Тогда можно и сравнить, похож он на них или все брешут досужие кумушки.

***
Но, похоже, до эльфов ему не добраться, рассудил Нанар, четвертый раз за день увязая в болоте. Не иначе лесной дух водит - то выйдет вроде на ровное место, то опять залезет в трясину. Подросток стоял едва не по колено в черной противной жиже и с тоской осматривался. Впереди чистая вода, значит, еще глубже и вязче. Только назад повернуть, если удастся. Так он и сделал, страстно желая найти хоть крошечный островок, ощутить под ногами твердое. Палку он давно потерял, и теперь ступал наобум. Шаг - и он с головой окунулся в черную жижу. Нанар мысленно попрощался с белым светом, как вдруг его беспорядочно машущие руки уцепились за нечто твердое. Он почувствовал, как его что-то потянуло, поволокло, и вскоре ощутил под собой желанную твердость. Тут он позволил себе потерять сознание.
***
Первое, что он увидел, очнувшись, был лоскут голубого неба в просвете туч и лицо незнакомого мужчины, вытянувшего его, очевидно, из трясины. Нанар некоторое время лежал молча, разглядывая это лицо и пытаясь понять, что это за человек: худое загорелое лицо охотника замечательно оживляли прищуренные глаза цвета грозовых туч, бороду он брил, волосы тщательно завязал в длинные косички. Но тут его спаситель заметил, что подросток очнулся и склонился над ним.
- Живой, - удовлетворенно протянул он, и после этого прикидываться уже не имело смысла. Нанар легко разговорился с мужчиной. Сначала его удивлял нездешний выговор, потом он привык и незаметно для себя рассказал незнакомцу все.
- Да, - протянул тот, - потрепала тебя жизнь, малец. Сейчас всем несладко, война, но чтобы вот так дважды родителей лишиться...
- А можно мне с тобой? - попросился Нанар. Он вдруг понял, что за эти несколько дней сильно стосковался просто по человеческим лицам.
- Со мной? - удивился незнакомец. - Так я иду на восток, а ты куда?
- Я... - подросток запнулся. - Я на закат.
- Ну на закате самая война и есть. А тебе зачем туда?
И, услышав ответ, удивился еще больше:
- Так необязательно туда идти, чтобы посмотреть на эльфов, они и в здешних краях живут. Я, кстати, к ним и направляюсь. Только уж давай на сухое место выйдем, что мы здесь на кочке сидим...

***
Куковала кукушка где-то высоко над головой. Нанар сидел на широкой ветке старого дуба и, запрокинув голову, смотрел вверх, туда, где сквозь густую листву пробивался яркий солнечный блик. Лесные эльфы редко видели солнце, разве что на прогалинах, на берегах реки, да особо и не стремились увидеть его. Они охотно бродили теплыми ночами по лесу - им вполне хватало тех крох лунного и солнечного света, которые проникали сквозь густейшие кроны - и пели. Правда, ближе к границам эльфийского леса ни о каком пении уже речи не было, здесь вели себя осторожно. Нанар охотно увязывался за эльфами, но один до сих пор чувствовал себя ночью в чаще неуютно. То ли величественные деревья этого леса заставляли почувствовать себя беззащитным ребенком, то ли постоянное ощущение взгляда в спину, непонятно откуда берущееся, но ночью он бродить здесь не любил. Другое дело днем. Иногда Аэглен составлял ему компанию, и они уходили довольно далеко, разглядывая цветы и травы, опознавая следы и птичьи голоса, болтая ни о чем.
Но вот именно сегодня Аэглен был занят дома, а Нанар наоборот свободен, и он ушел один. Было нечто, о чем он решался рассказать другу. Слова того... Эдрегола о том, что отец Нанара убил его отца. Конечно, он должен ненавидеть Нанара и, возможно, попытается его убить. А может, он врет? Он же эльф, почему бы ему не подшутить над человеком? Наставник не раз повторял, что лайквенди не любят людей и Нанару оказано большое доверие, раз он живет с ними. Он по-прежнему ничего не говорил подростку об отце - ни хорошего, ни плохого, отговариваясь незнанием. Может, стоит найти того эльфа с ореховыми глазами и попросить рассказать получше? Но Нанар сразу прогнал эту мысль. Ничего себе - расскажи, как мой отец убил твоего! Да и совестно ему было, и чем дальше, тем больше. Эльфы приютили его, сироту, кормили, поили, дали нарядную одежду и удобную обувь, научили такому, чего он никогда бы не увидел в своей деревне - это подросток знал точно - владеть мечом, стрелять из длинного лука. Вот если бы сейчас ему встретились те враги, которые сожгли деревню, он бы точно убил несколько!
Нанар обдумал свое положение. В деревне он спросил бы самого главного и мудрого, помнящего предания и воплощающего живую память общины. Получалось... короля? И подросток решил отправиться к королю и задать ему свой вопрос. Было боязно: а ну как после этого эльфы узнают, что его отец эльфам враг, и прогонят его? Нанар еще подумал и мысленно махнул рукой: эльфы справедливые, как решат, так и будет. Он слез с дерева и пошел к королевскому дому.
***
Войдя в сумрак высоких деревьев, из которых вырастал большой дом короля, подобно домам всех лайквенди, он в нерешительности остановился. Как же найти его? Его ж не позовешь - эй ты, откликнись. Нанар пошел наугад и вскоре оказался в небольшой зале, где заметил двоих мужчин, негромко что-то обсуждающих. Он поклонился и робко сказал, что ищет короля. Высокий, в длинной расшитой мантии эльф кивнул:
- Ты его нашел, мальчик.
Его собеседник, одетый в более темные одежды, молча впился взглядом в подростка.
Нанар вспомнил тщательно подготовленное вежливое витиеватое приветствие на эльфийском языке и проговорил, только в конце запнулся, но нужное слово после короткого замешательства само пришло на язык. Эльфы переглянулись.
- Ты и впрямь сын своего отца! - медленно выговорил тот, в темных одеждах. - Где ты слышал это слово?
Нанар пожал плечами. Он уже понял, что сказал не то: кто его знает, что значит пришедшее ему на ум словечко аран? Вдруг это какое ругательство и теперь король на него сердит и ни за что не расскажет, что Нанар хочет знать?
- Само сказалось.
- Так зачем ты искал короля, мальчик?
- Я... прошу короля рассказать мне про отца.
- Откуда ты знаешь, что ему известно что-то о твоем отце? - так же медленно спросил эльф в темном.
- Я думаю... я думаю, если кто-то и знает что-то о нем, так это король, - смело заявил Нанар, стараясь не обнаружить своего страха.
Некоторое время все трое молчали, потом эльф в темном обратился к собеседнику:
- Оставь нас, пожалуйста, Айвендил.
И, повернувшись к подростку:
- Я Гальвин, предводитель зеленых эльфов, и я расскажу тебе про твоего отца.
***

Добившись своего, Нанар не почувствовал радости, которую предвкушал: узнать про отца и мать.
- Я не хотел, чтобы ты услышал это в столь юном возрасте, но раз уж так сложились обстоятельства... раз ты настоял, будь по-твоему. Ты имеешь право знать о своих родителях.
- Значит, мой отец и вправду убил отца этого Эдрегола?
- Да. И он убил его в честном поединке. Но ты здесь ни при чем.
"При чем, - шепнул королю некий голос. - На нем проклятие Моргота, как на всех потомках Хурина. Пусть он уйдет, он человек, нам не нужны люди, пусть живет со своими!" "Он потомок человека, который сражался с эльфами бок о бок. Да буду я проклят, если испугаюсь проклятий Моргота", - ответил лайквендо внутреннему голосу, и тот замолчал.

***

Сидя у корней высоченного дуба, Нанар рассматривал заветный кругляш. Гальвин объяснил ему, что белым, алым и синим на нем изображен герб Хурина, а значит, Нанар относится к благородным, потому что происходит от героя, который имеет свой герб, потому что среди людей такое редкость. Нанар попытался вспомнить мать, ведь приемные родители сказали, что она, прежде чем умереть, некоторое время кормила его грудью, но ничего не вспоминалось, только рассказы Гунки: какие у нее волосы, да глаза, да платье, да нежная белая кожа. Из всего этого он нарисовал себе образ красавицы, похожий на всех виденных им эльфиек, но никак не мог представить себя ее сыном.
Отца он воображал по рассказу короля - порывистого, сильного, страстного. Властелин судьбы... Вот это имя, не то что у самого Нанара - малыш. Вот бы отец посмеялся над ним. Но имя не помогло отцу, неожиданно подумал Нанар, судьба легко переиграла человека, попытавшегося взять над ней верх. Как же обойти ее?
Неожиданно по носу его стукнул желудь, а когда Нанар посмотрел, откуда он прилетел, то увидел такие уже знакомые и ненавистные ореховые глаза.
- Если будешь так задумываться, твоя судьба будет весьма краткой и печальной. Были б на моем месте орки, ты бы уже был убит. Спишь в дозоре!
- Я не в дозоре, - возразил Нанар. - И потом, откуда здесь орки? Всем известно, что лес их не пропустит, поэтому ни один враг не может пройти сюда.
- Ты же прошел...
- Так ты что... меня врагом считаешь? - Нанар нехорошо прищурился. - А ты как думаешь?
Нанар вскочил, поскользнулся на желуде и снова сел. Эдрегол посмотрел на него насмешливо сверху вниз и исчез, как растворился.
***

Эльф с ореховыми глазами все больше занимал мысли Нанара. Да, он подсмеивался над ним, но ни разу не сделал ничего по-настоящему плохого: не ударил, ни обругал, ни стал настаивать, чтобы его выгнали... Как к нему относиться? Он жил где-то в лесу - как большая часть лайквенди, появлялся у жилища Нанара нечасто. Найти его и поговорить по-мужски? Нанара не смущало, что тот явно был сильнее и, наверное, ловче. То, что в деревне называлось дракой, здесь носило благородное имя поединка. Конечно, эльфы не мутузили друг друга кулаками, как деревенские, а находили куда более красивые способы выяснить, кто прав. Нанар сам был свидетелем, как двое юношей состязались в песенном поединке, добиваясь внимания юной девушки, как охотно эльфы устраивали стрельбища из лука, да в чем только они не соревновались! Проигравшие не обижались - такова судьба. Вот бы и ему с Эдреголом так разобраться! Только где его найти... Лес большой.
... А я маленький, уныло заключил Нанар после долгого блуждания по хитрым лесным тропам. Бурчание в животе подсказало ему, что он идет уже давно. По его просьбе Аэглен узнал, где живет Эдрегол - недалеко от берега реки, вниз по течению, и теперь он пробирался этим самым берегом, стараясь не уходить от воды далеко, чтобы не заплутаться. А вот это-то как раз не получалось: то деревья вставали стеной, то звериная тропа которой он шел, спускалась под обрыв... Теперь, подумал он, если не найду этого Эдрегола, точно не выйду обратно. Вот он посмеется!
Знакомый ехидный смешок заставил его подняться с земли, на которую он присел отдохнуть, и заозираться.
- Не туда смотришь, человек, - голос доносился как будто из-под ног. Нанар опустил глаза и увидел дыру в зеленой лесной подстилке, явно проломленную чьим-то тяжелым телом. Он вытянул шею и увидел на дне глубокой ямы Эдрегола. Тот сидел, словно отдыхая, и как обычно улыбался.
- Чего ты здесь делаешь, заблудился? - продолжал он ехидничать.
- Тебя ищу, - независимо ответил Нанар.
- Да? Ну спускайся сюда, поговорим.
- Да стой, дурак, неужели шуток не понимаешь, - крикнул он, заметив, что Нанар готов последовать его словам. - Брось мне лучше веревку.
- У меня нету, - растерялся подросток. - А ты... что там делаешь?
- Тебя ищу, - огрызнулся эльф. Было видно, как ему неприятно, что Нанар видит, в какое положение он попал. Впрочем, без посторонней помощи выбраться он не мог, поэтому приходилось полагаться на человека.

Остаток дня Нанар потратил на извлечение Эдрегола из ямы. Как выяснилось, у него была сломана нога, а яма была глубокая и широкая, с отвесными краями, иначе он давно выбрался бы и сам. Лишь когда лес покрыли сплошные сумерки, оба потные и грязные, выбрались и упали наконец на траву, отдыхая.
- Спасибо, - выговорил Эдрегол, мельком взглядывая на подростка и отворачиваясь.
- А как тебе помогло-то ногу сломать? - не удержался от вопроса Нанар, хотя и понимал, что эльф может обидеться, приняв это за намек на его неуклюжесть.
-
- С медведем повстречался, - усмехнулся тот. - Вообще-то он живет... жил выше по течению, но, видно, кто его спугнул, решил перебраться сюда и начал наводить свои порядки. Он меня лапой стукнуть норовил в малиннике, а я увернулся, только вот... неудачно. Он за мной в яму не полез - и то хорошо. Сейчас я встану, и ты меня поведешь домой. Давай-ка!
Со второй попытки он встал и, опираясь на Нанара, как на костыль, медленно двинулся по тропе. Хорошо еще, что был он легкий, взрослого человека такого роста Нанар бы не удержал. Все равно, пока они добрели до дома Эдрегола, он совершенно задохнулся.
Эдрегол жил один и действительно у берега реки. Правда, берег этот был высоким и обрывистым, а с трех сторон его дом прикрывали сплошные заросли, в которых надо было еще суметь найти проход. Нанар слазил на дерево, достал одеяло, кое-какую еду и утварь, а эльф тем временем занялся ногой. Он погнал подростка за водой и поставил вариться какой-то отвар, необходимый, по его словам, для скорейшего выздоровления.
- А почему ты живешь один? - не утерпел Нанар, когда нога была скреплена тугой повязкой, отвар приготовлен и выпит, простой ужин приготовлен и съеден, и они лежали на мохнатой волчьей шкуре, глядя на ночную листву, удивительно красивую в свете костра. Он знал, что эльфы любят селиться вместе с родней или с друзьями.
- А я среди них чужак, как и ты, - со знакомой усмешкой ответил эльф, - только пришел к лайквенди намного раньше, еще до твоего рождения, наверное. Моя родина - Дориат, сумеречное лесное королевство, где был королем Элу Тингол...
Нанар давно научился не открывать рот по-деревенски, когда чему-нибудь удивлялся, но теперь совершенно забыл об этом. Рассказывать Эдрегол умел, и Нанар словно увидел дворец Тысячи пещер, гордого Элу Тингола, нападение закованных в железо казад - приземистых, но сильных и неутомимых. Тогда вместе со своим королем погибли многие эльфы Дориата, а иные, в том числе и молодой Эдрегол, бежали кто куда. Он нашел пристанище у лайквенди, те охотно приняли сородича, но близкой дружбы он ни с кем не завел.
- А я тоже один, - несмело сказал Нанар. - Я у тебя поживу, пока ты ногу не залечишь. Можно?
- Надо же какой заботливый... И с чего бы это? - к Эдреголу, казалось, вернулось все его ехидство.
- А я дорогу обратно не найду, - сознался подросток.
Эльф захохотал - звонко и необидно.
- С вами, людьми, не соскучишься. Как это можно заплутать в лесу? Ну ладно, ложись только с этой стороны, а то я руку еще распорол о сучок и плечо вывихнул...
Прислушиваясь к ровному шуму крон, Нанар сам не заметил, как уснул. Почему-то ни он, ни Эдрегол не вспомнили про свою вражду.
***
Все уже давно привыкли к тому, что Эдрегол и Нанар держатся вместе. Он давно уже поселился по соседству с эльфом, соорудив не без его помощи такой же домик на дереве. Впрочем, неудивительно: за эти несколько лет подросток превратился в мужчину, а сверстники-эльфы, с которыми он обучался стрельбе, пока что оставались почти детьми - эльфы не так быстро растут, как люди. Зато с Эдреголом они казались ровесниками - 18-летний Нанар ростом догнал эльфа и в плечах был нисколько не уже, только что свою густую гриву цвета черники стриг довольно коротко, отпустив лишь длинные косы на висках в подражание эльфам. Гальвин при встрече косился на него - так похож был мальчишка на своего отца. "Турин и Белег, - думал он, глядя на двоих друзей. - Турин и Белег. Эру, пусть все будет не так".

- Скажи, а почему у тебя дом на дереве, не как у всех лайквенди? - поинтересовался как-то Нанар у эльфа, когда прохладным осенним вечером они сидели по обыкновению у маленькой жаровенки с углями и вели беседу, понемногу отпивая из деревянных чаш вино из терна. - Другие дома так построены, словно из дерева выросли.
- Так оно и есть. Разве ты не знал, что лайквенди умеют выпевать свои дома? Неужели ни разу не видел? Я-то так не умею, а вот здешние мастера делают так: приходят на полянку и начинают петь песнь... Что за песнь, не скажу, я сам только раз слышал, а повторить не берусь. И деревья слушают, и срастаются стволами, и через время глядь - а вместо нескольких деревьев уже как будто рощица. Внутри рощицы пусто, там можно возвести стены, положить печь... Из трех-четырех деревьев получается маленький дом, а если встать и петь на поляне, которую кругом обступили деревья, то большой. Ну а я себе дом соорудил на дориатский манер.
Нанар только недоверчиво покачал головой. Не верить другу он не мог, а верить не было сил, только вот дома, которые как будто были продолжением дерева, он и сам видел и даже жил в таком. Но ему было удобно и в домике на дереве, главное, что рядом друг.
Удивительно, но вражда между ними умерла, так толком и не родившись. Они говорили обо всем, но только не об отцах и матерях. По молчаливому согласию эта тема не поднималась: слишком многое им пришлось пережить и слишком драгоценной была эта дружба для обоих. Только раз Эдрегол завел речь об отце. Сначала о своем. Оказалось, что он видел и отца Нанара.
- Знаешь, когда я услышал, что сын Турина живет у Кантуи, я решил прийти и отомстить хоть сыну. Я ведь помню Турина, хотя и не очень хорошо: я был тогда гораздо младше, чем ты сейчас, и особо им не интересовался. Я ожидал, что это будет мужчина, а увидел мальчишку... не гордого и заносчивого, каким был твой отец, а спокойного и дружелюбного. Словно ты один из нас... Ты похож на него, когда молчишь и хмуришься, хотя тебе не все равно не хватает его мрачности, но стоит тебе улыбнуться - ты совсем другой. Так я ни на что и не решился. Думал, подожду, пока ты вырастешь, тогда и устроим поединок.
- Я уже вырос, давай устроим сейчас, - Нанар с энтузиазмом вскочил.
- Незачем, - покачал головой Эдрегол. - Ты мой друг. Ты мне как брат. Хочешь - давай просто так, на руках потягаемся, кто сильнее. А всерьез... незачем...
- Потом не жалуйся, - со смехом предупредил Нанар, скидывая куртку.


***
Хотя обоим хватало общества друг друга, они нередко появлялись у дворца, участвуя в общих делах. Вот и сейчас они явились узнать новости и как раз вовремя, чтобы наблюдать, как в сопровождении дозорных явились чужаки.
- Кто это? - спросил Нанар, зачарованно наблюдая за странными гостями короля Гальвина: похожие на лайквенди, но крепче, выше, пусть и не намного, однако выглядят сильнее и... взрослее, что ли.
- Это нолдор, - с привычной усмешкой ответил Эдрегол, - эльфы из-за большого моря. Наверное, чего-то хотят от нас. Между прочим, твой дед служил как раз нолдор.
- - И зачем ты это сказал? - поинтересовался у побратима Нанар.
- Чтоб ты знал... зачем же еще.
- А почему нас на пир не пригласили?
- Ну положим, тебя-то пригласили, а меня нет - и правильно.
- Как это может быть правильно, ты же эльф!
- Я не просто эльф, а из Дориата. Может, даже единственный на все окрестные леса. А нолдор, они напали на Дориат и убили последнего короля синдар - Диора Элухиля, потомка Лютиэнь. Лучше мне не ходить на пир.
- Тогда и я не пойду, - сказал Нанар.


Нанару страшно хотелось узнать про загадочных нолдор, но спрашивать Эдрегола после этих его слов он не мог, а кого-то другого - не хотел.
Оба старались не пересекаться с нолдор, однако совсем не встречаться не получилось.
- Это адан? - изумленно спросил старший из нолдор у короля, завидев Нанара - тот, голый до пояса, вместе с другими топливо для общинного дома. - Откуда он здесь?
- Ты не ошибся, это адан, и живет он с нами.
- Я думал, вы не любите людей...
- Мы не любим. Но этот человек особенный - он сын Турина.
Ответом ему был потрясенный взгляд.
- Значит, род Хурина не прервался? Почему же я не помню его на пиру в честь нашего приезда.
- Я думаю, он не пошел из-за друга. Его друг - эльф из Дориата, - ответил Гальвин резче, чем собирался.

***

Нолдор гостили у родичей почти два месяца, и все это время Эдрегол появлялся у палат короля раз или два. Зато Нанар приходил сюда заметно чаще, чем обычно, наблюдая за пришельцами. Он был не одинок: новые лица появлялись в селении крайне редко, так что детвора так и вилась вокруг гостей, да и взрослые были не прочь пообщаться с ними. Нанар обычно держался в стороне, но однажды высокий нолдо сумел вызвать его на разговор и, Нанар не мог этого не признать, понравился ему. Обдумывая его предложение - отправиться с ними туда, где сын героя мог быть оценен по достоинству теми, кто знал и любил его отца, он быстро шагал в сторону своего жилища.
Эдрегол сидел на полянке, зашивая замшевую куртку, порванную на охоте.
- Ну как, налюбовался на этих нолдор? Понравились? - встретил он друга вопросом.
- Судя по твоему тону, ответ должен быть отрицательным, - усмехнулся Нанар, присаживаясь рядом.
- Я своего мнения никому не навязываю, - эльф отвернулся, усиленно рассматривая шов.
- Ты охотился? - Нанару очень хотелось сменить тему.
- Да.

Эльф демонстративно встал и отправился к себе, не обращая более на человека ни малейшего внимания. Нанар подумал и тоже отправился к себе в домик, хотя делать ему было абсолютно нечего.

***

Эдрегол сам не понимал, за что злится на друга - ну разве это преступление: поглазеть на нолдор, которые тем более вот-вот уберутся восвояси. А друг останется другом... Но утром он пошел к королевскому дворцу. Гальвин встретил его преувеличенно внимательно и любезно, однако Эдреголу это нисколько не помешало задать вопрос, который вертелся у него на языке с тех пор, как нолдор прибыли: зачем они здесь.
- Они прибыли с миром, - Гальвин пристально смотрел на него. - Не все нолдор одинаковы. Ты судишь в гневе, и не спорю, у тебя есть основания. Но эти нолдор не вторгались в Дориат. Они не убивали наших родичей. Твоему другу они, кажется, даже понравились. А вчера он говорил с ними и получил приглашение...

Вот этого говорить не следовало. Эдрегол встал и, невежливо прервав разговор, удалился без единого слова. Так же без единого слова он добрался до своего жилища, собрал вещи и незаметно исчез, так что Нанар, заглянувший к другу только под вечер, когда, как он ожидал, тот немного успокоится, застал дом опустевшим.


***

Ты судишь в гневе, сказал король, но не гнев был самым ярким чувством Эдрегола. Боль, горечь, тоска, сожаление. Одиночество... Он уже отвык от этого чувства за последние несколько лет. Маленький адан всегда был рядом, заставив притупиться его голод по дружбе, по доверию, ничего не значащей болтовне, понятной только близким, по теплу чужой ладони. Теперь он словно отдалился, оставил его, и душа Эдрегола была переполнена горечью. Нолдор - все без исключения - были личными врагами. Но этих врагов почему-то нельзя было убить, а надо было садиться с ним за пиршественный стол и говорить как с друзьями, как будто не они превратили дивное королевство эльфов в пустынные дебри. Разумом он понимал короля, который руководствовался иными соображениями, укрепляя дружбу с сильными сородичами перед лицом общей опасности, но сердцем... Мама еще говорила, что характером он в отца - такой же непримиримый и вспыльчивый. Странно, но сын убийцы его отца стал его ближайшим другом, и Эдрегол не находил в этом ничего странного. Но вот нолдор... Все в них вызывало его ярость: манера говорить, одеваться, даже то, что нолдор были шире в кости и крупнее, даже излюбленные ими украшения.
Эдрегол не пытался сдержать себя, зная, что нужно пережить самый первый момент, потом острота чувств притупится, и он сможет рассуждать здраво. Но не теперь. Быстрым шагом он уходил на восток, чтобы не ввязаться в свару (а может, и драку) с нолдор, смутно чувствуя, куда нужно идти, чтобы попасть к зеленым эльфам Оссирианда. Его мать была оттуда родом, и в детстве он даже недолго жил там. Линдон сохранился в его памяти как мирный зеленый край, где нет места распрям и ссорам, - только музыка и пение птиц. Вот именно - музыка и пение птиц, все, что ему нужно.


***

Нанар три дня искал Эдрегола по окрестным лесам, боясь, что тот ранен и лежит где-нибудь, не в силах дойти до дома. Их условный знак - тройной крик иволги - раздавался так часто, словно на каждом дереве сидело по стае, но впустую. Вначале Нанар сердился, предвкушая, как выдаст пару затрещин, найдя пропажу, но к концу третьего дня он забеспокоился всерьез. Сколько бы он ни внушал себе, что Эдрегол в лесу как дома, в отличие от него, что он взрослее, сильнее, умнее, ничего не помогало. На третий день, вернувшись к жилищу, он нашел там Кантуи. Окончательно вымотанный Нанар рассказал ему все.

- Думаю, ты зря беспокоишься, - заметил тот. - Эдрегол поступил своевольно, ничего никому не сказав, не поставив в известность короля, но сам он, скорее всего, вне опасности. Я бы сказал, что он отправился куда-нибудь в другое эльфийское поселение и скоро вернется. Во всяком случае, ты не виноват в его скверном настроении. Собственно, я пришел узнать, не собираешься ли ты на запад с нолдор, они вот-вот отправятся в обратный путь?
- Да чтоб этим нолдор!.. - в сердцах воскликнул юноша. - Из-за них ушел мой единственный друг. И вообще это было бы нехорошо по отношению к лесным эльфам, которые меня приняли, - добавил он подумав. - К тебе, ко всем... Вам я обязан многим, им - нет.

Наставник просто молча кивнул, принимая его решение, но Нанар видел, что ему приятно.
***

За год случилось много событий. Обручился, а затем сыграл раннюю свадьбу Аэглен - с ним Нанар сблизился за это время, тоскуя по Эдреголу. На северном берегу реки вместе с другими он встретил отряд орков и впервые в жизни принял настоящий бой. Хотя для многих молодых эльфов он тоже был первым: в непролазные леса орки заходить не рисковали, как и другие прислужники Врага. Лучники выбили практически весь отряд под прикрытием густого подлеска, но Нанару это не слишком понравилось - хотелось опробовать в близком бою меч, которым он владел лучше многих своих ровесников. Родилось трое детей - большое событие для эльфов. Гончар опробовал нолдорское изобретение - круг для изготовления глиняной посуды и новую печь для ее обжига - и остался так доволен, что теперь вся посуда выходила из-под его рук на нолдорский манер. Нанар получил новое имя - Магорадан - и постепенно его стали называть только так. Если Корх - Ворон - его прозвали за цвет волос, то новое имя он получил за привычку носить с собой меч. Первый раз услышав его, король поднял брови и хотел что-то сказать, но махнул рукой. Имя сына напоминало отцовское, и это наводило его на самые мрачные мысли, но свои опасения король мудро держал при себе. Он уже не раз убедился в том, что характер юного воина сильно отличается от отцовского, нет в нем мрачной веры в свою обреченность, нет отчаяния и нетерпимости. Характером он походил скорее на эльфа, и Гальвин не раз думал, что сын Турина больше пошел в мать.
***
Так или иначе, но Нанар не позволял себе думать, что Эдрегол погиб, боясь тем самым навлечь на него опасность. Он отклонил приглашение Кантуи снова жить с ними, отказался от предложения Аэглена построить свой дом по соседству и жил все так же, ни с кем особо не общаясь без необходимости. Он взял привычку заходить в жилище Эдрегола и сидеть там, словно дожидаясь хозяина, присматривал за тем, чтобы оно имело такой же вид, как при нем. Это помогало, но плохо. А через год, сидя так в домике Эдрегола, Нанар услышал, как к его жилищу подходят двое, не скрываясь и разговаривая в полный голос. Один из голосов был хорошо ему знаком - это был Аэглен, второй он не смог определить, пока не увидел его обладателя. Это был Лэгел, некогда вытащивший его из трясины. Теперь-то Нанар знал, что это не имя вовсе, а так зовутся зеленые эльфы, и приветствовал знакомца с радостью.
- Я принес весть, которая тебя обрадует, так меня заверили, - с улыбкой сказал Лэгел. - Ее прислал некий друг, живущий в Линдоне, крае песен. Он кланяется и заверяет, что всегда тебя помнит.
- Эдрегол? - Нанар выговорил это не сразу, едва справившись с непослушными губами, которые расползались в улыбку, и предательскими глазами, норовившими пустить слезу. - Он жив, здоров?
- Жив и здоров и надеется, что ты присоединишься к нему. Я-то прибыл с поручением к королю, но мне совсем не тяжело было принести и тебе весточку. Дней через семь-восемь пойду обратно, и ты можешь идти со мной, если захочешь. Нам ведь не впервой отправляться в путь вместе. Дорога длиннее той, что мы прошли с тобой, когда ты был мальчишкой, но ты теперь мужчина.

От радости Нанар не мог ничего отвечать, он просто кивнул.

***
Сидя на поваленном стволе, Нанар наблюдал, как Эдрегол аккуратно оперяет стрелы перьями дикого гуся, оживленно рассказывая что-то подростку рядом с ним. Тот весь превратился в слух и не отрывал глаз от улыбающегося лица эльфа. Так как он сидел рядом, почти прижавшись к Эдреголу, ему приходилось неудобно задирать голову, но он этого не замечал. Нанар тоже не отрывал от них взгляда - тяжелого и ревнивого. Парочка все так же не обращала на него внимания, и наконец он просто ушел, не желая больше видеть, как хорошо им вдвоем.
С первого же дня в Оссирианде он обратил внимание, как изменился здесь Эдрегол: с его лица не сходила улыбка, которую Нанар видел не так-то часто, даром, что жили они вместе, он был оживлен и казался совершенно довольным жизнью. В принципе, Нанар нисколько не возражал против того, чтобы его друг был счастлив, но вот причина этой перемены ему совершенно не понравилась.
Это был довольно высокий юноша с такими же удлиненными, как у эльфов, глазами, слегка поднятыми к вискам, но уши его были точь-в-точь как у Нанара, то есть человеческими. У него была нескладная грация олененка и манера застенчиво улыбаться. Нанар не мог объяснить, почему его так бесит этот подросток, который уж точно ничего плохого ему не сделал, но через пару дней точно знал, что готов его убить. Эдрегол почти не отходил от него, может, в этом и была причина?
И сейчас, устав ожидать, пока друг обратит на него внимание, Нанар ушел к местному травнику, чтобы провести время с пользой. Но даже слушая подробный рассказ о травах и их свойствах, он видел перед собой две фигуры, склонившиеся над стрелами.
Видя, что его слова не достигают цели, эльф прервал объяснения и предложил выпить травяного настоя, разгоняющего тоску.
- Только после него спать хочется, - предупредил он - Иди уж к себе и сразу ложись. Да будет твой сон легок и приятен.

Нанар последовал совету. Душистый напиток слегка сладил, Нанар выпил все и завалился, думая об Эдреголе и его спутнике. Травник на вопрос, кто такой этот юноша, ответил, что сирота, полуэльф, которого приютил и воспитывает вождь. "Полуэльф, понятно, - думал Нанар, погружаясь незаметно для себя в сладкую дрему. - А я человек..."
Сколько он спал, не мог бы сказать, но, похоже, не очень долго и пробудился как от рывка. Подскочив на постели, он дикими глазами обвел внутренность жилища: все спокойно, но внутри что-то как оборвалось, все трясется, требуя куда-то бежать и что-то делать. Где же Эдрегол? Неужели все со своим полуэльфом там любезничает? Но эта мысль не вызвала привычной острой неприязни, а лишь досаду. Он почуял каким-то десятым чувством, что что-то случилось именно у Эдрегола.
И теперь надо было срочно бежать туда, где торчала эта парочка, почти не обращавшая на него внимания. Нанар выругался про себя. Нарочно, что ли, так далеко ушли от всех - за пару лиг от ближайшего жилища? Он проверил, на месте ли меч, и понесся к знакомой поляне быстрым охотничьим бегом.

И все же он опоздал. Когда он, осторожничая, выглянул из зарослей, приземистые волосатые люди в набедренных повязках из плохо обработанных шкур (запах долетал даже до Нанара) закончили связывать пленников и готовились утащить их с собой. На глазах Нанара один от души приложил Эдрегола по голову каменным топором. Его голова упала.
Нанар вышел на открытое место, крикнул, привлекая к себе внимание, и одновременно с этим выхватил меч. Тот ярко блеснул на солнце, когда человек крутанул его, ясно показывая, что шутки с ним плохи. Впрочем, двое низкорослых мужчин кинулись на Нанара, заходя с двух сторон и держа в руках какие-то деревянные трубки, остальные попытались утащить пленников. Нанару нападавшие не понравились, десятым чувством он угадал в трубках оружие и не стал мешкать: сам метнулся навстречу, молниеносно сделав колющий выпад влево и плавно продолжил движение уже в другую сторону, всей рукой почувствовав, как легко острый клинок прошел сквозь тело. На полянке оставались еще пятеро, но, поняв, что противник настроен серьезно, отступили за деревья. Напасть они больше не пытались.
Нанар подбежал к Эдреголу. Эльф был без сознания, вся голова в крови, но жив, жив, и это главное! Полуэльф тоже жив и, кажется, невредим, только крепко связан. Нанар провел мечом по травяным веревкам, удерживая себя от того, чтобы полоснуть посильнее.
- Давай-ка сбегай за кем-нибудь еще, видишь, он идти не сможет.

Тот кивнул и заторопился к поселению лайквенди. Нанар сел и положил голову друга к себе на колени. Кажется, на теле ран не было, одежда была целой, не порванной, били по голове. Смочил ему губы, затем, намочив из фляжки платок, вытер лицо, висок и темя, куда пришелся удар.
- Видно, интересным делом вы тут занимались, раз ты с твоими ушами не услышал этих гадов! - проворчал он, думая, что эльф без сознания. - И чем же, интересно?

Глаз мертво лежащего Эдрегола приоткрылся.
- Дурак! - прошептал он, еле шевеля губами, причем сказал это на языке людей. Непонятно почему у Нанара точно камень с души упал. Он бережно держал голову эльфа, вновь закрывшего глаза, пока за ними не пришли.

***
Нападение друаданов, как сказал ему Кантуи, было не первым, но преследовать их не стали. Лесные люди редко забредали сюда и еще реже осмеливались беспокоить эльфов. Теперь скорее всего они поспешно удалялись и догонять их не стоило. Эдрегол поправлялся быстро, через несколько дней он уже смеялся с Нанаром как ни в чем не бывало. Тот ни за что не хотел вспоминать об их размолвке, обрадованный, что Эдрегол вновь говорит с ним и улыбается ему, но тот сам завел разговор на эту тему.
- Я вижу, ты в последнее время сам не свой. В чем дело? - требовательно спросил он. - Может, ты не замечаешь, но тебя всего перекашивает, стоит тебе взглянуть на Элуреда.
- Его так зовут? Твоего друга? - раз Эдрегол заговорил об этом, что ж, Нанар не станет уходить от неприятного разговора. - Конечно, тебе с ним интереснее... Полуэльф - это же почти эльф, да? Своя кровь. Красивый, где уж мне, и на тебя так смотрит...
Нанар осекся, потому что тяжелая рука Эдрегола быстро и необидно съездила ему по уху.
- Я бы посмеялся, только смеяться мне пока лекарь не велит, - сообщил он Нанару. - Вы, люди, до того забавные, чего только не выдумаете. Ты, значит, ревнуешь, тоже мне нашелся несчастный влюбленный. Да погоди ты! - прикрикнул он, заметив, что Нанар поднимается с края его постели. - Сядь, у меня сейчас сил нет за тобой бегать.
В другое время, еще полгода назад, Нанар бы ему показал - и за ревность, и за несчастного влюбленного, но сейчас слышать это было приятно и неловко одновременно. Эдрегол с его эльфийской проницательностью вслух сказал то, что Нанар никогда бы не сформулировал даже в уме.
- Ну раз мы друзья... мы ведь еще друзья, да? - я раскрою тайну. Только реветь не вздумай. Ну ты чего, ты ведь мужчина, - он взял отвернувшегося Нанара за руку и развернул к себе. - Я же говорил тебе, помнишь, я из Дориата. Наш король Диор Элухиль был убит, а его сыновей нолдор просто бросили в лесу. Чтобы руки не пачкать. Так вот, Элуред - один из его сыновей. Второй погиб, к сожалению...

- То есть... он твой король? Ну наследник?
- Так получается! - развел руками Эдрегол. - Его нашли лайквенди Оссирианда и тихонько растили у себя. Ну подумай сам, как нам не ходить вместе, ведь мы двое - то, что осталось от Дориата, я для него как родной! Я и не ожидал найти его здесь! Это для меня как подарок... как привет из дома... И он тоже... кто еще расскажет ему о родине.
Нанар опустил голову, чувствуя, что вот-вот, и он разрыдается - от облегчения.
- Одно хорошо, - продолжил Эдрегол уже более ехидным тоном. - Твоя ревность безошибочно привела тебя к нам в нужный момент, пока друаданы нас не утащили с собой. Уже за это ей спасибо!

- Меня привела не ревность. Просто что-то внутри подсказало, что у тебя случилось нехорошее...
- Это мысль... Моя мысль о тебе дошла до тебя... Как странно! - воскликнул Эдрегол. - Я считал, что только эльфы могут говорить друг с другом мыслями.
- И что это значит?
- Что мы связаны с тобой воистину крепкими узами.
- И на том спасибо! Пойду-ка я отсюда, сейчас, наверное, к тебе явится твой король...
Нанар увернулся от брошенной ему вслед кружки с целебным отваром и легко побежал по траве.