От автора: 1)этот фик — продолжение «Astaldo», «Желания» и «Горького меда». С событиями «Горького меда» он даже несколько «переплетается» хронологически. Так что время действия ставится не зря;

                      2) перевод выделенных курсивом слов и выражений приводится в словарике в конце рассказа.

 

 

Carnil

 

                                                                                          «Вполне возможно любить двоих, но каждого – по-своему».

                                                       Толкиен, письмо 244 «Об Эовин и Фарамире».

 

«… и одна любовь не станет меньше от другой».

                                                                   Толкиен, «История Финвэ и Мириэль».

 

                                                           1. Оссирианд

 

                                                                             Северный Оссирианд, 101г. I Эпохи,

                                                                                           лето.

 

           Лето в краю Семи рек никогда не было иссушающе-знойным или наоборот –  слишком уж холодным и дождливым. Прошло уже девять десятков весен с тех пор, как он впервые попал в эти края, и каждый раз нолдо не переставал радостно удивляться, сравнивая светлые дубовые и буковые рощи не только с неприветливыми пустошами Химлада, поросшими вереском и терновником, но и с лесами вокруг Форменоса – суровыми, под низким северным небом, казалось, прижимавшим к земле березы и ели. Он боялся теней, выползавших в серебряных сумерках Телпериона из-под огромных причудливых корней, из-за стволов и пней, кустов и холмов. Мальчик вздрагивал, но не зажмуривался – лишь теснее прижимался к стеганой куртке Дириэля, мечтая скорее оказаться в жаркой кузнице рядом с отцом – хмурым и неулыбчивым. Правда, его глаза цвета угрюмых грозовых туч светлели, когда он подхватывал сына на руки.

         — Тьелпе, опять боялся темноты? И как I-wenin еще берут с собой такого трусишку!

         — Он еще совсем мал, Курво, — Дамрод взлохматил черные волосы маленького нолдо.

         — Для того и берем, чтобы отвык бояться, — добавил Дириэль. – А где отец?

         — Выбирает в сокровищнице камни для меча, который мы с ним отковали.

         — Но… У нас у всех уже есть мечи, — протянул старший из близнецов, восхищенно разглядывая лежащее на наковальне оружие.

         — Этот для Короля. Финвэ не хотел, но отец уговорил его.

         — И против кого его придется обнажить? Против братьев отца и их сыновей, наших братьев?

         Нельо появился неожиданно – словно возник из отблесков пламени, бросавших причудливые тени в прямоугольник дверного проема.

         — Против Мелькора. Он приходил сюда, и отец прогнал Черного. Пока близнецы ездили на охоту, Макалаурэ пугал птиц, оглашая окрестности своими балладами, а ты пропадал неизвестно где… — ворчливо отвечал Атаринке.

         — Что ему было нужно, Куруфинвэ? – уже другим тоном спросил старший брат.

         — А ты как думаешь? Сильмариллы! Все Валар одинаковы, и остальные тоже хотят прибрать Камни к рукам.

         Так где ты был, Майтимо? Отец хотел тебя видеть, он в сокровищнице вместе с Королем.

         — Я ездил в Тирион. Говорил с Фингоном, — произнес Нельо, выходя из кузни.

         — Фингон ему, видите ли, дороже отца и братьев! – бросил вдогонку Курво. И тут же обернулся к сыну.

         — Тьелпе… Ты, наверно, проголодался?

         Отец очень любил Тьелпе, но далеко не всегда это показывал – часто мальчик сидел в углу мастерской, играя с драгоценными камнями или удивительными механическими игрушками, а Куруфинвэ работал, изредка поглядывая на сына. Правнук Короля нолдор рос тоже молчаливым и задумчивым. Мама после очередной ссоры с отцом отправилась в Тирион, пообещав вернуться. Он ждал  – но уезжать к ней из Форменоса не хотел. Впрочем, мальчик редко скучал.

          Близнецы и Макалаурэ обожали возиться с племянником, иногда и Майтимо сажал его перед собой на коня, и они отправлялись в лес или на берег моря, искать удивительные камни — гладко отшлифованные водой, пятнистые и переливающиеся не хуже перламутра огромных раковин, выносимых приливом. В Тирион Майтимо его никогда не брал. Тьелпе и не просил, — мальчик очень рано начал понимать, видеть зрением фэа, когда чего-то говорить или делать не стоит.

          Тьелкормо как-то заявил, что маленькие дети ему неинтересны.

           — Вот когда подрастет для настоящей охоты…

           — И для того, чтобы держать в руках меч, — добавил Карнистир со своей обычной кривой ухмылкой.

           Но они тоже любили его – по-своему. Тьелперинкар понял это, когда чернота —  липкая, удушливая, мерзкая, заполнила Форменос. Он уже достаточно подрос, чтобы понять все. Не рассудком – так фэа. А осознав – забился под остывшую отцовскую наковальню. Там его и отыскал Тьелкормо. Он усадил мальчика на колени и шепотом, казавшимся нестерпимо гулким в страшной тишине Форменоса, заговорил:

             —  Здесь опасно, Горсть Серебра. Ты можешь отправиться к маме в Тирион… Хотя и там так же темно и незвестно, что будет дальше.

           Маленький нолдо вытер глаза и щеки широким рукавом Охотника.

            — Я останусь, с вами не страшно. Турко, а Король… он не вернется? Ушел, как Мириэль?

            — Да, Тьелпе. Пойдем, а то все тебя ищут.

            Он был с другими детьми и женщинами в насквозь продуваемых холодным соленым ветром шатрах на берегу моря, когда вернулся отец. Кольчуга Куруфинвэ Атаринке была вся в пятнах копоти и бурых потеках, шлем он снял – голова  перевязана, повыше левого виска белое полотно уже промокло красным.

            — Отец, ты ранен?

            — Собирайся, сын. У нас теперь есть корабли.

            Он вспоминал тот день – неправильный, какой-то не такой, хотя лишь в Лосгаре из подслушанных разговоров понял, что случилось в Альквалондэ. Тьелперинкар лежал в траве на дне небольшого овражка и старался заставить себя думать о чем-то другом. А лучше – просто следить за медленно открывающим краешек солнца пуховым облаком, похожим на смятую подушку, за возней и стрекотом насекомых, полетом птиц в теплых потоках Ильмэна… Запахи в конце лета в Оссирианде были все с какой-то еле уловимой горчинкой, напоминавшей о близящейся осени. Больше шести десятков солнечных кругов назад тоже стоял такой чуть печальный август, когда он заговорил с Майтимо о Клятве.

           — Я уже взрослый и мог бы разделить ее с вами.

          Руссандол обнял его плечи левой рукой.

          — Даже и не думай, Тьелпе. Нас семеро, и этого вполне достаточно, чтобы ее исполнить. Ты должен идти по пути, с которого мы свернули. Пути созидания, а не разрушения. Ты один у нас, понимаешь?

          — Но почему? – искренне удивился юный нолдо.— Прости, Нельо, но вы – благороднейшие и прекраснейшие из эльдар. Почему никто, кроме отца, не женился? И не собирается…

         — Курво вступил в брак еще до Форменоса. До Клятвы, которую как глава рода я запрещаю тебе произносить.

        — Как скажешь, Нельо. – Племянник добродушно и чуть лукаво улыбался. —  И все же… Я слышал, что в Амане, да и здесь, многие эльдэр дарили тебе венки… Неужели никто не нравился?

          Лицо Майтимо окаменело. Тьелпе не дождался ответа – караковый скакун Руссандола унесся вперед, повинуясь мысленному приказу всадника.

          

*   *   *

          Небо вдруг стало пустым и безмолвным, стихла возня белок и бурундуков в ветвях деревьев. Тьелпе передернуло от резкого мертвящего холода – что-то огромное, черное и мохнатое распласталось в прыжке над оврагом. Волк был не быстрее его – эльф вскочил и успел выхватить кинжал, когда что-то свистнуло – раз, и еще раз. Зверюга рухнула рядом, едва не задев узорные черно-алые сапожки. Ангбандский гаур. В каждом глазу еще подрагивало по стреле с выкрашенным в зеленое оперением.

         — Эй, голда! Ты из Дома Феанора? – раздалось чуть ли не над ухом.

         Тьелпе резко обернулся. Незнакомец стоял на краю оврага, опираясь на длинный лук.

         — А ты кто такой, чтобы спрашивать? – надменно отвечал нолдо, стыдясь своей невнимательности.

         — Трандуил Ороферион, к твоим услугам. Здесь живет народ моей матери, леди Нифрелас. Ее брат погиб, защищая эти земли, когда вас тут и в помине не было.

          Все это было сказано настолько учтивым тоном, что Тьелперинкар не обиделся, несмотря на последние слова лайквэндо.

           — Извини. Благодарю тебя, ты мне жизнь спас. Я…

           — Да ладно. А я знаю, что приехали принцы Амрод и Амрас. И другие лорды Феанариони, верно? Я охотился когда-то с лордами близнецами, познакомил их с Пастырями Деревьев… Слушай, тебе не жарко в черном? Рубашка красивая, конечно, но солнце-то так и печет!

             Сам болтун был в светло-зеленой тунике, расшитой речным жемчугом. Он был совсем молод – родился не раньше, чем полсотни весен минуло с восхода Светил, подумал Тьелпе. Огненно-золотые кудри падали на плечи из-под простого белого кожаного ремешка, прозрачные зеленые глаза смотрели с легкой насмешкой, почти не задевавшей сына Куруфина – нрав у младшего принца Первого Дома  был мягче и спокойней, чем у отца и его братьев.

              А Трандуил продолжал, спрыгнув в овраг и от души пиная тушу волка:

  — Слушай, голда, ты тут в первый раз? Чуть ближе к Эред Луин замечательная рыбалка на Узких озерах, а какая здесь охота! Ну, наверное, ваши принцы Амрод и Амрас всем уже рассказали!

  — Я  уже бывал в Оссирианде, — наконец-то вставил Тьелпе, — но так далеко на юг еще не забирался. Так ты тот самый Трандуил? Мне казалось, что сын леди Нифрелас младше.

  — Был младше. Так лорды рассказывали обо мне? Приятно слышать. Они не уступят нам в знании о лесе.

  — Приятно слышать, — усмехнулся нолдо. – Они братья моего отца.

  — Значит, ты…

  — Келебримбор Куруфинвион. Если не спешишь – приглашаю тебя в наш охотничий домик на Аскаре.

  — С одним условием – и ты не вздумай отказаться от приглашения в дом моей матушки.

  — Надеюсь, обмен любезностями не затянется до вечера? Или ты хочешь дождаться приятелей этого гаура, племянник?

 Оба почти одновременно обернулись. Нолдо в черном и алом появился так неожиданно, неслышно, что Трандуил удивленно вытаращил и без того огромные глаза.

«Наверное, чары». Нолдо тоже взглянул на него – словно на долю мгновенья молния вылетела из сердцевины тучи.

— Тьелпе, твой отец со свитой в двухстах шагах к северу. Расскажешь сам, какой ты сонный растяпа, runda! Иди, мы поедем сразу домой на Морвиньоне.

— Иду, Морьо.— Келебримбор, опустив голову, выбрался из оврага и скрылся за серыми стволами вязов.

Они исподволь разглядывали друг друга. Карантир был высок, но все же ниже Келеборна. Темные волосы в лучах высверкнувшего из-за похожих на огромные сугробы облаков солнца оказались темно-каштановыми, с рыжеватыми искорками. Глаза были едва ли не черными, а издевательская кривая усмешка как-то очень шла к узкому смуглому лицу и довольно тонким губам цвета спелой брусники. Илли еще никогда не видел такого невероятного сочетания силы и гибкости. И такого взгляда – проникающего даже сквозь плоть и кости, а кожа и вовсе горела.

— Дом Феанора в долгу перед тобой, Трандуил. – прервал молчание принц.

— Можешь звать меня Илли, лорд Карантир.

— Илли… — протянул нолдо, — а ты можешь называть меня Морьо.

Юноша покачал головой.

— Король Сумерек запретил говорить на вашем языке.

— Но он нас сейчас не слышит, верно?

Карантир огляделся по сторонам, словно Тингол мог выскочить из кустов бузины или спрятаться за муравейником. Скоро Илли изумленно осознал, что смеется вместе с ним чуть не до слез.

— Это будет наша маленькая тайна. Всего лишь имя, хорошо? – добавил Карантир таким голосом, что юному эльфу стало как-то не по себе. От одного голоса. Резкого, со звенящими металлическими нотками, но такого волнующего — отчего-то вспомнились медные струны арфы Даэрона. — Сын Феанора тоже играл, пытался сыграть на струнах его души… Синда стиснул зубы и опустил ресницы.

Карантир свистнул, подзывая коня – Морвиньон вынесся на поляну иссиня-черным смерчем, и застыл почти неподвижно рядом с хозяином. Нолдо вскочил на спину валинорского скакуна, — Илли и в Барад Эйтель не видел таких огромных.

             — Я не езжу шагом, — голос Морьо все так же обжигал и словно старался проникнуть вглубь души, — садись спереди.

— А как же…

— Твой лук? Давай сюда. Так, мы будем ждать Второй Музыки Айнур? Запрыгивай.

Охотничий домик… Голодрим построили маленький замок – пусть частью он и был из дерева. Со рвом, подъемным мостом, высоким частоколом на земляном валу. Еще одна насыпь виднелась внутри, за заостренными бревнами — на ней были сложены каменные стены с узкими бойницами, выше нацеливались в небеса изящные деревянные башенки.

Илли облегченно вздохнул – про себя, но ему показалось, что Морьо понял это, едва слышно хмыкнув. Всю дорогу по редколесью и приречным рощицам Карантир держал поводья одной рукой, второй обхватив его чуть выше пояса. Левой рукой – нолдо  не мог не чувствовать ударов сердца юного эльфа, колотившегося в опасной близости к ребрам. Трандуил жалел, что согласился поехать. Он боялся, отчаянно пытаясь справиться с дрожью в душе, передававшейся телу. Ибо прекрасно понимал, чего хочет нолдо. И сам хотел того же, ужасаясь своему желанию.

 «Нет. Больше никогда». Морвиньон резко остановился за последней купой клонившихся к Аскару ив перед замком, — Илли слегка тряхнуло назад, и он с нарастающим ужасом почувствовал, что рука его спутника движется вниз по тонкому полотну туники. Морьо выпустил поводья, прижав его к себе другой рукой.

— Не надо…

— Не надо было пялиться на меня, а потом хлопать ресницами, — они у тебя словно крылышки огненного мотылька. Ты плавишься, как золото в тигле, красавчик. Было бы против правил вежества … Оказалось бы черной неблагодарностью спасителю моего не в меру мечтательного племянника…

Губы Морьо были возле его уха, горячее дыхание зажгло лицо… И не только лицо. А рука уже оказалась между ног синда, развязывая шнуровку.

— Ты ведь не меня боишься, Илли. Самого себя, своих тела и души.

Карантир неожиданно спрынул, а в следующее мгновение уже оторвал его от теплой широкой спины коня. Повернул к себе, резко, почти больно прижал, не дав ничего ответить – губы смуглого нолдо показались Трандуилу раскаленными, и словно ослепительный жидкий металл вливался в него с этим бесконечным поцелуем. Кто знает, сколько бы он длился, если б не стук копыт вдалеке. Они молча добрались до замка на летевшем во весь опор Морвиньоне.

— Курво отстал ненадолго. Видно, решил отложить разговор с Тьелпе до дома. Ну ничего, — жаркие губы Морьо снова были у уха синда, — мы еще встретимся наедине, верно?

Было очень светло, несмотря на поздний час. Ровное сияние почти не чадивших масляных светильников наполняло Обеденный зал, за огромным столом сидели лишь пятеро сыновей Феанора, Тьелпе и гость. Трандуил уже не робел, как несколько лет назад в Хитлуме. Напротив –  ему словно передалась от Карантира его огненная, бесшабашная удаль, ножи и вилки вращались в руках, серебристыми бабочками порхали над блюдами… Илли потом и сам удивлялся своей наглости – беседовал с принцами Первого Дома без всякого стеснения, советовал, как лучше наладить отношения с Дориатом, рассказывал о визите арфингов в Менегрот прошедшей весной… Впрочем, он был уже немного знаком со всеми, кроме Келегорма и Куруфина.

Третий сын Феанора, прозванный Прекрасным, был действительно невероятно совершенен, но как-то даже отпугивал ценившего мужскую красоту юношу своим идеальным обликом – он напоминал статую из раскрашенного льда, подобную тем, которые творили скульпторы Дориата к празднику Середины Зимы. Сходство усиливало то, что в этот вечер Келегорм был довольно молчалив.

Куруфин был очень умен и язвителен, и любил дать понять это собеседникам, но на сей раз не оттачивал свою иронию на госте – по вполне понятной причине. Они вдвоем с Трандуилом и говорили – Амрод и Амрас довольно рано удалились в свои покои, пригласив перед тем Илли, братьев и племянника на утреннюю охоту, Тьелпе сидел, уткнувшись в тарелку, а Карантир только улыбался – уголками губ, еле заметно...

Трандуил не хотел смотреть на Морьо – и не мог удержаться. Синда видел его, даже опустив глаза,  на изнанке полузакрытых век. Такие же яркие, как у братьев, но более тонкие губы, узкие изломанные брови – словно крылья стрижа. Теперь он разглядел, что глаза у Морьо не черные – карие, цвета темного янтаря, с огненными всплесками в глубине – или ему кажется? Юноше стало горячо от одного взгляда, он понимал, что происходит, и не мог понять – разве такое бывает? Как можно желать двоих, таких разных, непохожих? Он безумен. Мало того, что тянет к мужчинам, что само по себе против законов Творца…

Ты уже совсем сонный, как и Тьелпе, — заметил Куруфин, — доброй ночи, Трандуил Ороферион. Близнецы поднимут всех еще до рассвета.  

Искусный кивнул сыну, и Тьелпе поднялся, протягивая другу длинный кинжал и ножны к нему. Синда видел в Менегроте изделия гномов – их оружие было надежным и по-своему красивым, но без того необъяснимого звуками речи изящества, отличавшего творения нолдор. И без их магии – он сразу же уловил ее волны, мягким приливом накатывающие в душу.

— Илли, с этого дня мы связаны. Не знаю, смогу ли расплатиться когда-нибудь, но мой дом – твой дом.

Ему было ужасно неловко — что не может ответить тем же. Дом его матери в ветвях огромного бука был совсем другим, чем замки нолдор. Он уже представлял себе Химлад, где жил Келебримбор – явно что-то вроде Барад Эйтель. Дом отца в южном Дориате — не больше этого маленького замка, деревянный, но все же более привычный для эльфов из-за Моря –  был недоступен его другу. Все же Илли сказал несколько учтивых фраз – и с нарастающим ознобом где-то в верхней части живота увидел, что Келегорм, а за ним и Карантир встают из-за стола.

— Слуги покажут твою комнату, Трандуил. Доброй ночи. – старший из собравшихся в Оссирианде феанорингов слегка наклонил голову.

Комната в одной из башенок была небольшой, но с высоким сводчатым потолком,  повторявшим очертания купола (чердаков в Охотничьем домике явно не водилось), изящной, даже роскошной мебелью, — кровать, правда, оказалась узкой и жесткой. Илли с облегчением увидел на двери кованый засов с ручкой в виде виноградной грозди. Он раазделся и забравшись под легкое шелковое одеяло, попытался уснуть. Это ему почти удалось – вино было крепким, да и события прошедшего дня утомили его. Под веками, постепенно расплываясь, мелькали волк, Тьелпе, черная грива Морвиньона, дразнящая усмешка Карантира… Обида кольнула, и довольно ощутимо – нолдо даже не попытался увидеть его после ужина. «Это к лучшему – он еще ненормальнее меня». Не было слышно ни звука – но что-то происходило совсем рядом. Трандуил открыл глаза – из-под двери пробивалась полоска странного бело-голубого света. Он уже видел в Хитлуме светильники Феанора и не встревожился – мало ли, слуги чем-то заняты в коридоре, а может, просто повесили фонарь на стену. Чуть позже Илли услышал еле заметный скрип – скорее шорох – и не в силах шевельнуться, видел, как засов медленно ползет назад. Он хотел вскочить – но прекрасно чувствовал, что опасности нет. «Неправда. Есть, и еще какая», — запоздало пискнул комарик благоразумия. Юноша прихлопнул его, — одеться он все равно не успеет, а вскочив голым или закутанным в белый шелк, только вызовет насмешки Морьо. Он притворился спящим, — закрыл глаза и постарался дышать ровно… Впрочем, последнее удавалось с трудом.

 Карантир поставил на стол переносной светильник. Дверь за ним затворилась, затем и засов вернулся на прежнее место.

Нолдо не сказал ни слова, не подошел к кровати – сразу же стал раздеваться. Илли слышал шуршание летящей прямо на пол одежды. И десяти капель не отмерили водяные часы, когда он понял, что – все. Не повернуть назад, не убежать., не оттолкнуть Морьо, прижавшегося к нему на узкой постели.

— Может, сыграем в более интересную игру, чем «я тебя не вижу, я тебя не слышу», а? Не стоит притворяться… ох, не ждал такого сразу же.

Рука нолдо сжала то, что искала – сильно, такого с ним никто еще не делал. Синда даже вскрикнул, тут же прикусив язык.

— Больно? Прими это как еще одну грань наслаждения, как говорил мой первый мельдо. Как ты хочешь?

Илли сделал вид, что не понял – он так и не открыл глаза, но и не отстранился, когда губы Морьо наполнили его обжигающим расплавленным металлом. Карантир снова причинял боль – целовал, кусая губы и язык, не давая вздохнуть – а руки его делали с телом юноши что-то невообразимое. Наконец он оторвался от уже саднившего рта Лиса и стал ласкать губами и языком все… абсолютно все, так же больно, оставляя синяки и следы зубов. Илли стонал и извивался, пытаясь вырваться. Но оба чувствовали, что эти его порывы – всего лишь  игра.

— Можешь кричать, — шепнул Морьо, — я наложил чары, нас никто не услышит.

Илли только тихо стонал от растущего вожделения – он уже отбросил всякий контроль над телом, растерял все притворство – и когда Морьо как-то очень уж нежно, медленно, положив ладони на его бедра, развел их в стороны —  сам раскрылся как можно шире, забросил ноги на его сильные, мускулистые плечи…

Нолдо улыбнулся. Он не спешил, хотя юноша от этой улыбки задрожал изнутри и снаружи. Он снова сжал, теперь уже легонько, поиграл уже плавившимися бубенчиками, погладил напрягшиеся половинки… А потом Илли уже не слышал его голоса, остававшегося таким же звонким, даже когда Карантир шептал на пределе слышимости. Боль разрывала – резкая, неожиданная, она вторглась мгновенно, и разрасталась внутри, ритмично углубляясь чуть ли не под самое сердце. Он не сразу услышал и свои крики – с каждым движением боль все прибывала и наконец обрела предел, перелив через край – и вправду став  невероятным, неиспробованным прежде наслаждением.

Он чувствовал его движения внутри – или свои навстречу? Внезапно все – твердое и безжалостное орудие, все быстрее, все чаще задевавшее что-то вспыхивавшее там, в глубине, острые ногти Карантира, вонзившиеся в его бедра, собственный пестик, готовый лопнуть — стало настолько отчетливым и ощутимым, что закружилась голова. Морьо понял и снова сжал, — несильно, нежно, просто сомкнул руку…и почти сразу же, после нескольких движений брызнуло не только из тела. Душу настигло не сравнимое ни с чем освобождение – он плыл в потоках своего же внутреннего света.

— Ты удивил меня, Илли – донесся до него резкий и звонкий голос. – Завтра я пошлю еще одного гонца к леди Нифрелас. Ты побудешь здесь, правда? Если бы не проклятые приличия – заперся бы с тобой и не выходил бы дня три… Чтобы потом выехать в луга над Аскаром, и снова, в высокой траве…

— Морьо.

Он не мог произнести ничего другого – только смотрел, уже не скрывая своего восхищения. Обнаженный, Карантир был еще прекраснее. В странном, призрачном сиянии  валинорского светильника он походил на одного из неукротимых майар Ауле, изображенных на гобеленах королевы Мелиан. Илли целовал его изящные и при этом — такие могучие мускулы, тонкие жилки, пульсировавшие под горячей кожей, темные соски, сразу же затвердевшие от легкого прикосновения языка юного синда. Наконец он осмелился взглянуть туда, вниз, и тут же испуганно отвел глаза. Это огромное, ужасающе прекрасное, снова наливалось силой… Как он мог проникнуть внутрь и не разодрать его? Тут боль и напомнила о себе – Илли закусил губу, чтобы не охнуть. Нолдо увидел или просто ощутил…

— Варда Элентари! Ох, что я наделал…  Дай посмотрю.

            Все и так было ясно – на шелке темнели пятна крови.

—Илли, прости. Я понял, что не первый у тебя…  Думал, что ты привык…

— Последний раз это было больше трех лет назад, —  ты такой проницательный и не заметил, да? 

Синда слишком поздно прикусил язык, — Карантир восхищенно смотрел на него, полулежа на боку.

— Рано же вырастают в ваших лесах! Сколько тебе лет, anarinya?

— На следующую Середину Лета  смогу подарить какой-нибудь деве серебряное кольцо.

— И ты это сделаешь?

— Ты прекрасно знаешь, что нет, Морьо.

Они больше не говорили – лежали, обнявшись, пока синда не уснул. Тогда Карантир, едва удержавшись от прощального поцелуя,  встал, оделся и вышел, силой фэа снова затворив засов.

Наступила пора лассэлантэ, листопада. Трандуил и Карантир ехали по притихшему лесу, — казалось, падающие листья шепчут о близящейся разлуке, а птицы, собираясь в стаи, на все лады сплетничают об их невозможном, запретном... Илли больше месяца жил в охотничьем домике, встречаясь с Морьо почти всегда ночью, а утром выезжал в леса с близнецами и Тьелпе – Карантир обожал по утрам валяться в постели. Келебримбор обучал его плотницкому мастерству, когда не был занят с отцом в кузнице – нолдор делали все иначе, чем синдар и лайквэнди. Замок был вроде бы достроен, но всегда находились не устраивавшие Тьелпе крылечки и балкончики, которым требовалась резьба, нужны были новые хозяйственные постройки, из дубовых бревен сооружали еще один частокол – ближе ко рву. Принцы-Феанариони и их гость работали не меньше дружинников, пажей и слуг. Илли подружился и с близнецами – Амрод и Амрас были более спокойного и мягкого нрава, чем трое остальных братьев. Иногда они почти напоминали ему синдар – именно что почти. Стоило солнцу спрятаться за тучи или листве бросить тень на их лица, и Трандуил замечал жесткую нолдорскую линию рта, твердый подбородок, решимость в серых глазах, отливавших то лазурью, то зеленью. Он не видел еще самых старших – лордов Маэдроса и Маглора. По слухам, эти суровые воины были мудрыми и справедливыми правителями и галантными кавалерами – особенно принц Маглор. Те же слухи говорили о том, что лишь страшная Клятва мешает им завести семьи.

— Ты так часто смотришь на запад, — прервал затянувшееся молчание Карантир. –  Скучаешь по Дориату? Илли, я не держу… Но хочу хоть раз увидеть тебя в Таргелионе. Просто поговорить, побродить по горам. Ни в Амане, ни в Эндорэ не найдется озера, подобного Хелеворну.

— Я тоже хотел бы там побывать, Морьо. Уже уезжаешь?

— Должен же быть кто-то на Севере, кроме Турко, у которого на уме лишь охота, и Курво, не вылезающего из кузницы. Про растяпу Тьелпе и не говорю. Сюда скоро приедут Майтимо, Макалаурэ и Финдекано – Астальдо чуть позже, как всегда. Чтобы, упаси Валар, никто не подумал, что он готов бежать за Нельо хоть в Ангамандо.

Шутка вышла не совсем удачной, и Трандуил, чтобы рассеять неловкое молчание, подъехал поближе, поцеловал нолдо в заалевшую щеку…

— Илли, земля еще сухая…

— И листья теплые, Морьо. Да простят меня Валар за правду…Ты такой красивый!

— Что, симпатичнее братца Тьелкормо?

— Турко как ледяная статуя. А ты живой, и даже очень.

—Замолчи, — зашептал Карантир, стаскивая его с коня в кучу палых листьев, — а то я могу не сдержаться раньше времени от одного твоего голоса.

 

2. Хитлум

 

 

                                                                                                       102г. I Эпохи, лето

 

           Лис напросился с Белегом в Хитлум – и не мог дождаться отъезда. Он любил узнавать новые земли и новых эльдар, но сейчас было еще одно желание, жгучее и болезненное, словно непрекращающиеся укусы крапивы. Покинуть Дориат. Не видеть, не слышать о нем, не сталкиваться в коридорах Тысячи пещер, мечтая затащить Серебряного лорда в темный уголок и зацеловать до полусмерти. Он постоянно слышал в гулком эхе подземных чертогов слова Келеборна: «Мы не можем больше позволить себе этого». Илли твердо решил уехать в Оссирианд насовсем, но тут сам Король Сумерек прозрачно намекнул, что не прочь увидеть Трандуила Орофериона в Совете, как только он достигнет совершеннолетия в день Середины Лета. От такой чести отказаться было нельзя – Илли сердечно поблагодарил Владыку, и попросил включить его в состав очередного посольства к Финголфину. Он больше не мог оставаться в Менегроте и не знал, как будет жить дальше.

            Три десятка синдар въехали в Теснину Сириона, переправились через мост у Минас-Тирита, и продвигались дальше на северо-запад, приближаясь к предгорьям Эред Вэтрин. Что-то тревожное было в теплых потоках послеполуденного ветерка, колыхавших сосновую хвою, в щебете птиц и стрекоте насекомых. Белег тревожно прислушивался и даже принюхивался – в опыте он не уступал Маблунгу, и так же всегда был начеку, хоть и казался порою немного задумчивым. Он напоминал Илли Даэрона – правда, внешнего сходства между Лучником и Менестрелем не было никакого.

              — Ты тоже заметил? – Белег спешился, как и половина отряда. Они готовились взбираться на крутой склон с наезженной тропы. – Может, проведем разведку?

  Илли приложил палец к губам. Воины недоуменно переглядывались – почти никто не знал, что Королева Мелиан посоветовала Куталиону прислушиваться к невероятно чувствительному юноше.

 Это было несильное, но настойчивое давление на разум – защита слегка прогибалась – кто-то вежливо предлагал госанну. Трандуил открылся, снимая барьеры авад, и услышал знакомый голос – ясный, не приглушенный расстоянием. Как Фингон нашел его?

«Это Зрячий Камень, Илли. Он усиливает осанвэ. Орки прорвались на юг, мы не смогли уничтожить всех. Эти твари способны обнаружить вас по запаху. Помощь близко, держитесь!»

Белег понял, о чем речь, уже по выражению его лица.

— Гламхот?

— Да, и их немало. Принц Фингон обещал помощь.

Они уже слышали топот орды – и поднялись повыше, став кругом. Коней отпустили — в довольно густом сосняке на склоне Теневого хребта от них было мало толку. В случае победы они вернутся, если же никого не останется в живых – коней найдут эльдар Хитлума или дозоры арфингов. Илли приготовил лук, проверил кинжалы… Он не считал себя хорошим мечником, сравнивая свое умение с искусством Маблунга или Морьо, недолго, но безжалостно обучавшего синда в Охотничьем домике. Да и длинного меча у него пока не было – должно было пройти не меньше года со дня его совершеннолетия, прежде чем Король Сумерек вручит клинок сыну лорда Орофера.

Он уже видел их – сгорбленных, длинноруких, с отвратительными желтыми клыками в оскаленных пастях… Они бежали наверх, позвякивая черными чешуйчатыми доспехами. Илли выстрелил, не дождавшись приказа Белега – и попал, орк даже не взвыл – рухнул, звякнув своими железками – стрела прошла через орущий слюнявый рот. Он стрелял, пока они не приблизились настолько, что уже некогда было вытаскивать стрелы и натягивать тетиву – метнул ножи, осмотрел расчистившийся склон и чуть не вскрикнул – топот слышался снова, за деревьями вновь замелькали уродливые шлемы и еще более отвратительные морды.

— Сомкнуть кольцо! – крикнул оказавшийся рядом Белег. И добавил гораздо тише:

— Я позову Нимроса. Скачи за подмогой.

Илли покачал головой.

— Твой белый конь из-за Моря так умен, что сам доставит послание и сам приведет помощь. Я никуда не уйду, меллон.

— Я приказываю!

— Я еще не приносил присягу, — нахально улыбнулся юноша, — прикажи кому-нибудь другому.

Времени спорить уже не оставалось. Кто-то тихо выругался, несколько воинов в более почтительном тоне помянули Элберет, ее супруга и остальных Аратар, Илли крепче сжал экет вспотевшей ладонью. Он открылся – может быть, в последний раз – и постарался дотянуться до Менегрота. «Если он там, а не в своих владениях…» Неожиданной птицей, чуть ли не рассекая его сознание незримыми крыльями, влетела мысль совсем с другой стороны. «Илли, держись. Мы уже близко».

           — An Elu Thingol! An Doriath! – какая-то пьяная, бесшабашная радость охватила его. Время обтекало юношу, как река – остров: движения орков замедлились, а собственные – стали быстрее и уверенней.

— Снова Фингон? – спросил Белег, отражая удар мелкой твари справа, нацелившейся кривым мечом в ноги Трандуилу.

— Нет. Другой голда, тоже с севера. Они почти рядом…

Белег куда-то исчез  — наверняка туда, где кольцо из трех десятков эльфов было прорвано – Трандуил перехватил экет и повернулся к бежавшему на него орку. Этот был здоровенным – выше его, с перекошенной закопченной харей – слюна так и брызгала во все стороны при его хриплых взвизгах. На земле уже лежали трупы убитых в бою врагов, раненых эльфов оттащили внутрь кольца (о том, что кто-то погиб, Илли боялся подумать). Повернуться так же плавно и быстро, как учили Маблунг и Карантир, не получилось – он споткнулся на скользкой от крови траве и упал прямо на труп орка, ударившись головой о край окованного железом щита. Когда смог подняться – в голове шумело, и поворачивать ее было больно, но все же оглянулся – кольцо было сильно прорежено, и с другой стороны прямо на него бежал еще один… Он метнул какую-то подобранную на земле железку в первого орка, упавшего в трех шагах. «Сколько же их?» Черные фигуры мелькали среди деревьев… Когда он понял, что это не орки –  знание мало чем могло помочь. Илли почувствовал движение позади себя и отчаянно метнулся к первому, уже вставшему на ноги – успеть хоть его. Успел, и тут сзади что-то произошло – он обернулся, и чуть не упал снова — от резкого движения все закружилось перед глазами, шея словно держала на себе чугунный котел, в котором противно звенело и громыхало. Голда в черном с алым султаном на шлеме подхватил его на руки. И неожиданная, показавшаяся сначала нелепой и безумной мысль наполнила его. «Я дома. Все будет хорошо».

«Все будет хорошо, Илли. Сильно же тебя приложило – аванирэ слетело, как осенний листок. Помнишь?»

«Конечно, помню, Морьо».

Тогда, прошедшей осенью, листья падали под порывами еще теплого ветра, укрывая их от неба и облаков, птиц и деревьев. Соскальзывали с тел или прилипали к потной коже, запутывались в волосах… Тихая, шепчущая мелодия листопада не убаюкивала – нет, она пробуждала в них новые силы, новую страсть и нежность. Синда прижался щекой к черной кожаной безрукавке Карантира – под ней он чувствовал колечки кольчуги, а еще глубже – сердце. Оно билось ровно, но так сильно… «Пусть думают, что хотят. Я пришел, я дома».

           Белег, закончив перевязывать разрезанное, как модный рукав, предплечье одного из синдар, подбежал к Карантиру.

— Что с ним, лорд…

— Карнистир Феанарион. – Морьо усмехнулся, – синда явно не ожидал помощи от ненавидимого Королем Сумерек  Первого Дома. – Контузия. Спать побольше и поменьше двигаться несколько дней, как бы ни было это трудно в его возрасте.

— Он уже не мальчишка – в Середину Лета…

— Знаю. В прошлом августе Илли спас моего племянника от ангбандского гаура в Оссирианде. Так что благодарности, которые тебе так трудно выразить звуками речи, совершенно излишни, Белег Куталион.

— Трандуил ничего не говорил об этом, — изумленно вымолвил Великий Лук.

— Не удивлен. Надеюсь, ты не будешь таким скромником и расскажешь всему вашему Менегроту или как он там.— Карантир подмигнул Белегу и осторожно усадил Илли на Морвиньона, придерживая, — юноша тут же уткнулся лицом в блестящую черную гриву.

Все было не так уж плохо – доспехи из гномской стали не подвели, хотя девятеро синдар и были ранены, почти все – отравленным оружием. Но Хитлум был недалеко, и в отряде нолдор было трое целителей – эльдар из-за моря считали, что лечащие роар должны как можно меньше брать в руки оружие, у синдар такого разделения не было – Белег, например, считался одним из самых искусных врачевателей.

Илли не захотел расстаться с отрядом Белега в первом же синдарском поселении по ту сторону Эред Вэтрин, где оставили раненых. Они по-прежнему ехали вдвоем на Морвиньоне – юноша еще был слаб, и Белег все время укоризненно косился на упрямца. Конечно, Трандуил не хотел пропустить торжественный прием, стремился получить одобрительные хлопки по плечам от мужчин и восхищенные улыбки от женщин, он сам когда-то был таким же юным… Куталион в который уж раз покосился на Илли – ему уже явно было лучше, причем почему-то на спине коня – на земле голова у юноши все еще кружилась, и Карантир подхватывал его на руки. Один раз Белег увидел улыбку Илли, когда он смотрел на принца голодрим – и смущенно отвернулся. Может, показалось. Но тут он вспомнил, что Трандуил больше месяца пробыл в охотничьем домике сыновей Феанора, — лорд Орофер даже жаловался, что сын едва успел к осенним стрельбам, ежегодному состязанию лайквэнди, — и решил поговорить, как только голда куда-либо отлучится. Хотя совсем не знал, с чего начать. Белег возглавлял разведку Хранимого королевства и прекрасно знал, что Темный принц не скрывал своих искаженных наклонностей, и видно, уже не довольствовался дружинниками.

Илли сам подошел к нему, когда они устроили последний привал перед Барад Эйтель.

— Меллон, ты осуждаешь меня?

От неожиданности Белег сказал то, что думал.

— Нет. Я понимаю тебя, хотя лорд Карантир… Но ты все очень хорошо чувствуешь, Илли, не буду ничего говорить. Просто ведите себя поосторожнее, во имя всех Валар.

— Спасибо, — юноша мечтательно улыбнулся, — я… мне так хорошо, Белег. Это не просто влечение тела. Может, это и искажение, но это как-то правильно – для меня.

— Знаю. – Куталион резко повернулся и зашагал к лагерю.

«Теперь я в этом уверен, — думал Трандуил, не спеша направляясь за ним, — но кто же тот глупец, не видящий своего счастья?»

В Барад Эйтель приехали под вечер, когда краски дня стали мягкими и чуть размытыми, а знаменитые хитлумские серебряные травы, наоборот, заблестели – ясными ночами они обычно мерцали в свете луны и звезд. Фингон со своими конными лучниками встретил их снаружи, перед воротами. Они с Морьо одновременно спешились и обнялись под какие-то шуточки на запретном языке. Илли отчего-то чувствовал себя довольно легко – не смутился и не покраснел, когда Фингон подошел к нему.

— Ты стал совсем взрослым, Трандуил, — он говорил совершенно обычные любезности, прикрывая ими мысленную речь.

«Ты не проклинаешь меня, Илли? Прости, все случилось так неожиданно…»

«Фингон, эрниль нин! Так было суждено, наверное. И я счастлив, что тогда встретил тебя.»

«Сейчас ты еще более счастлив, — добрая ирония чувствовалась даже через госанну, — не волнуйся, того, что между вами, никто не видит. Морьо уже наложил скрывающие чары».

После легкого ужина Илли едва доплелся до отведенного им покоя – просторного, с двумя широкими ложами. Никого не удивило, что лорд Карантир хочет ухаживать за контуженным другом. Синда сразу же забрался в кровать; пришедший чуть позже Морьо сел рядом, поправил одеяло, поцеловал упавший на бледное лицо локон…

— Голова болит?

— Не очень. Пить хочется… Не вина – квенилас.

— Сейчас.

Карантир вскипятил воду, заварил душистые листья, накрыл глиняный чайник полотном. Несколько раз перелил напиток из одной чаши в другую, чтобы быстрее остыло.

— В Менегроте я как-то обжегся квенилас, — произнес Трандуил. – В Семиречье мама всегда вот так остужала его…  А в Дориате многое пришлось учиться делать самому. Я это понял, когда ошпарил язык.

«А сейчас – так приятно, что ты обо мне заботишься, Морьо.»

 Госанну словно зажгло узкое лицо Карантира; взяв пустую чашу, нолдо смущенно прошептал: «Спи, если не хочешь упасть завтра на приеме у Нолофинвэ». Он задул свечи, почти неслышно разделся и лег.

— Морьо. Не спишь?

— Нет еще. Чего тебе? – ворчливо отозвался нолдо.

Трандуил лунным бликом скользнул к его кровати.

— Илли, мой золотой Кулуриэн, тебе может стать хуже, — Карантир задыхался от страсти – юноша прижался к нему всем телом, горячим, желанным и жаждущим…

— С тобой – никогда. Обними меня, Морьо.

— Да, мой Анар. Я буду осторожен… Варда Элентари, что ты делаешь?

Трандуил с головой нырнул под одеяло. Карантир тихо стонал, гладя его волосы, а синда чуть не плакал от внезапно нахлынувшей нежности. Они уснули ненадолго только перед рассветом. Утром Карантир как-то робко, неуверенно, протянул юноше кольцо – золотое, тяжелое, вместо камня – серебряная восьмилучевая звезда, лишь слегка выступающая из гладкой сверкающей поверхности.  

— Вот. Хочешь – носи его просто как подарок.

— Сразу золотое? – хитро прищурился синда.

— Зачем нам серебряные кольца? Еще расспросов не оберешься. Жаль, конечно, — но и на это придется наложить чары.

Илли взял кольцо – оно пришлось впору, он в этом и не сомневался – украшения нолдор всегда увеличивались или сжимались до нужного размера.

— Я беру твое кольцо, Морьо. И при первой же возможности подарю свое.

— Это необязательно, мельдо. Главное – ты взял его. Не просто, как подарок.

Они не хотели никуда идти в это утро и одевали друг друга медленно, то вздыхая, то хихикая.

Я постараюсь чаще приезжать в Оссирианд, — произнес Илли, когда Карантир все же не выдержал и начал срывать с него только что надетые штаны.

— Ты же скоро станешь советником!

— Заседания не так уж часты… Ой, перестань, что ты делаешь, — он продолжал шепотом, понемногу отступая к ложу, — к тому же я еще совсем неопытный советник ,– должен путешествовать, Король сам говорил… Знакомиться и с вашими обычаями…

— Один из них ты уже неплохо изучил, — вставил Морьо.

 Трандуил просто рухнул от смеха на кровать, чего Карантир и добивался.

 

3.Химринг.

 

           Звезды. Далекие разноцветные костры, зажженные Элберет в Предначальные Дни на бескрайней равнине неба. Словно сверкающие глаза Айнур, они пристально смотрели на него, чего-то ожидая. Голубоватый Хеллуин, ослепительно белый серп Эдегиля, и только что выглянувший из-за холмов алый Карниль. Он загадал, что они будут вместе, пока не погаснет этот «цветок угрозы», как назвал красную звезду Дайро в одной из поэм. На языке Изгнанников ее имя звучало так же, и он иногда называл Карнилем Морьо, все еще не веря, словно живя в долгом-долгом сне и боясь проснуться.

            Илли сидел на балюстраде кругового балкончика, опоясывавшего одну из башен Химринга, свесив ноги во внутренний дворик, выложенный красным гранитом – до него было около пятидесяти футов. Несмотря на приближение Середины Лета, было прохладно – северный ветер юркими змейками проникал под одежду, невидимым гребнем расчесывал волосы, ледяными ладонями скользил по коже… Илли обхватил плечи руками, но продолжал сидеть на перилах, глядя в звездное небо. Так хорошо и спокойно ему давно уже не было. Хотя «спокойно» — совсем не то слово. Радостно? Неожиданно? Наверное, он был просто-напросто счастлив. Почти. С каждым днем Илли словно приближался к Морьо – их души, такие разные, жили в такт, подобно биению сердец. Хотя многое тревожило Трандуила; несмотря на юность, он нередко задумывался о будущем. Он боялся вернуться в Дориат и смотреть в глаза Келеборну. «Хотя и Серебряный лорд вряд ли уже поглядит на меня по-прежнему.» После той ночи у бука Дайро они изредка виделись – случайно сталкивались в залах Менегрота, оказывались рядом на охоте или на дружеских пирушках. Даже говорили – обо всем на свете, неискренне обмениваясь вежливыми улыбками. После отъезда на север ему стало немного легче. Не видеть Келеборна, не слышать его спокойный голос, не чувствовать его так близко, что руки и губы сами тянутся… Поездка в Хитлум представлялась главной удачей в жизни, а орочья засада – едва ли не путем к избавлению. Он был близок к отчаянию перед встречей с Морьо, воспоминания о котором безуспешно пытался замуровать в самых дальних уголках памяти. А теперь – с каждым днем все больше удивлялся. Сначала Морьо, его чувству, чуть ли не преклонению Феанариона перед ничем не примечательным синда. Потом он уже удивлялся себе самому.

           «Разве так бывает? Можно ли любить двоих сразу и так по-разному? Знаю, что Серебряный лорд никогда не скажет мне, как в ту ночь – «мелетрон нин…» Но я все равно буду любить его, даже если никогда больше не увижу. И Морьо… Я в любой миг отдам за него жизнь, и не потому, что он спас мою. Не видел его с заката – и уже не нахожу себе места. Валар, это же неправильно. Эдель должен любить эллет, один раз – и до Второй Музыки. А может, и после нее».

          Илли тряхнул головой. Становилось все холоднее. Ветер усилился; он зацепился ногами за столбики балюстрады. Мысли никуда не уходили, а тот, кто мог бы их прогнать, все не возвращался с Совета у старшего брата.

           Маблунг говорил – это неправильно, с влечением к мужчине надо бороться, все подобное – последствия морготова Искажения Арды. После того, как они расстались, Сильная Рука решил жениться и его уговаривал не думать, не вспоминать, постараться быть, как все. Но Илли не хотел. А сейчас и не мог – после того, как Морьо каждое утро в Барад Эйтель начинал с того, что осторожно приподнимал одеяло и целовал его, едва касаясь губами ног, живота, груди, плеч… Илли просыпался, но не подавал виду; однако глупая блаженная улыбка рано или поздно выдавала его. Карантир делал вид, что ничего не замечает, принимаясь уже за самые чувствительные места и действуя не только губами, но и руками, и языком… Игра заканчивалась, когда синда уже не мог дальше притворяться – тело выдавало его. Он обнимал Морьо за шею и опрокидывал на кровать; конечно, такое вряд ли стало бы возможным, если б нолдо не поддавался.

         «И что дальше? Мы редко сможем быть вместе. У нас разные пути, Морьо не проникнет в Дориат, а я – под каким предлогом стану пропадать в Таргелионе? К тому же придется все время прятаться, отводить глаза чарами братьям Морьо и Тьелперинкару». Здесь, в Химринге, он увидел наконец лорда Маэдроса – сурового и молчаливого. Тот сразу все понял, наверняка – Илли хотелось спрятаться от пронизывающего взгляда золотисто-карих глаз рыжего нолдо хоть под брюхо лошади, хоть за спину Карантира – неважно. Старший сын Феанора смотрел укоризненно и чуть печально, явно не одобряя, конечно же. «И что Фингон в нем нашел?» — думал Илли, коченея от холода. И тут же одернул себя – таким Нельофинвэ сделали потеря Финвэ и Феанора, Альквалондэ, Лосгар, Скала и Клятва. Эта страшная Клятва, пустившая корни в каждом из семерых.

            «Смерть она несет им, и не им одним».

             «Замолчи.»

 Но назойливый голос и не подумал, — он был частью Илли, такой же нахальный и словоохотливый.

 «Радуйся, пока это возможно. Но лучше – расстанься с ним. Пока это возможно. Твое совершеннолетие наступит через пять дней, а до него все клятвы и обеты недействительны».

«Я не клялся. Но буду с Морьо, пока смогу. И к балрогам все остальное».

Он подошел неслышно, неощутимо – в скрывающих чарах четвертый сын Феанора был почти безупречен. Почти – ибо совершенны в таких вещах только Единый и Айнур.

Обхватил за талию, легко поднял, повернул к себе, прижал…

— Илли, ты что? Такой ветер здесь и осенью редкость. Ты мог упасть…

Глаза его были рядом – темные, и вместе с тем – такие яркие, алый огонек Карниля чуть подрагивал в зрачках.

— Я держался, Морьо. Ну извини – правда, глупо получилось.

«Мерз на этой жердочке, чтобы ты увидел, какой я бесстрашный дурак».

— Это ветер из Ангамандо. Не стоит шутить с ним.

— Больше не буду, мельдо.

В комнатах, в мягком свете свечей, нолдо снова внимательно посмотрел на него.

— Да что с тобой? Что случилось?

Они сидели на полу, на черных медвежьих шкурах.

— Не знаю. – Илли задумчиво наматывал на палец тоненькую золотую косичку. – Я смотрел на звезды, думал… Ждал и понял, как мне будет не хватать тебя, Морьо, когда мы расстанемся.

— Кто сказал тебе, что мы расстанемся? – голос Карантира был резким и каким-то горьким.

— После праздника ты уедешь в Таргелион, я в Дориат, — все во мне противится этому, но так будет.

— Зачем сейчас думать об этом, Илли? Дни радости всегда коротки, а разлука словно Белегаэр – «необъятен простор ее, вкус ее солон», как поет Макалаурэ. Конечно, ты вернешься в свои пещеры, но до того… У нас впереди лето в Таргелионе, мой Кулуриэн. Горы, с которых ночью стекают потоки лунного серебра. Цветущие луга под полуденным жарким взором Ариэн. Зеркало Хелеворна – на первый взгляд черное, но когда ты заглянешь в него, — увидишь мой замок над озером. Наш дом, Илли. Белег ведь говорил, что ты можешь задержаться в Хитлуме.

— Ты увез меня оттуда, — Трандуил укоризненно прищурился, и тут же обнял шею нолдо, устраиваясь у него на коленях, — оставив бедного Фингона отвечать Белегу, куда я делся.

— Фингон очень даже неглуп во всем, что не касается Нельо. Объяснит. Кстати, мне не понравилось, как он на тебя смотрел.

У Илли перехватило дыхание – неужели догадался? Нет, Морьо просто был очень ревнив, еще с Хитлума чувствовалось его раздражение, даже боль — от каждого взгляда, который доставался Трандуилу. Мужского или женского, равнодушного или не очень – нолдо словно хотел остаться с ним вдвоем во всем Эа. Это утихло после того, как он принял кольцо Карантира, и вот сейчас – снова проснулось. Он не ответил – просто слегка прикоснулся к губам Морьо, попробовал их – и так горячие, они быстро превратились в два раскаленных лука, зажигавших огненными стрелами. Карантир обхватил его – казалось, везде, его руки были искусны и неуловимы, но Илли все же поймал одну, не прерывая поцелуя, прижал ее к своему телу, там, где оно горело и плавилось сильнее всего. Он сам не заметил, как перешел на госанну – говорить звуками речи просто не мог.

«Я поеду с тобой, Морьо. Любимый, прекрасный, я больше не стану говорить о разлуке. Я твой».

Карантир отстранился, глядя в потемневшие глаза Илли – он тоже только сейчас поверил, что это – наяву.

— Илли… Солнце мое, Анар, сияющий в ночи, ты сам этого хотел, — прерывающимся голосом говорил Карантир, срывая с него одежду. – Можешь кричать – стены в Химринге что надо, — добавил он, любуясь сиявшим на черных шкурах золотистым телом. Илли лежал на спине, заложив руки за голову, его недвусмысленно приглашающая улыбка свела бы с ума и Короля Мира.

Карантир в несколько мгновений избавился от штанов и рубашки. Синда каждый раз словно впервые видел его сильное и гибкое смуглое тело: темные волнистые волосы рассыпались по мускулистым плечам, бедра напряжены, как перед прыжком… И он прыгнул.

— Попроси меня, мой золотой цветок, чтобы я раскрыл твой бутончик.

— Морьо, прошу тебя… Я больше не могу, — Илли потянулся к напряженной плоти нависавшего над ним нолдо.

— Нет, не трогай меня. И себя не бери за эту штуку, а то я не сдержусь.

«Эта штука» у Трандуила тоже уже еле сдерживалась. Он вздохнул, выгнулся, удерживаясь на плечах и пятках, качнулся навстречу стоявшему на коленях Карантиру… Взяв за руку, направил его палец себе внутрь, охнув, когда нолдо начал осторожно  растягивать маленькое отверстие. Он уже плохо соображал, откуда взялось масло и как он не отдал Намо душу, когда Морьо раз за разом зажигал там сладкие факелы. Карантир взял его за талию, прижал все его тайные, затвердевшие, дрожащие от желания места к своим, развел его ноги еще шире… И вошел — резко и больно, заполняя целиком, до самого сердца. Илли кричал – и от боли, и от неизъяснимого, несказанного счастья единения, затопившего тело и душу. Казалось, даже воздух вокруг них сгустился и обнимал, нажимая на тела, направлял их, двигавшихся в едином ритме с дыханием самой Арды. Они вместе вырвались за ее пределы, растворившись друг в друге и в бесконечном водовороте Эа, горя неугасимым пламенем… Когда же вернулись – оба плакали, не стесняясь слез.

 

*   *   *

 

 

         — А когда приедет Макалаурэ?

         — Послезавтра, Морьо.

         Майтимо сидел на своем любимом дубовом стуле с высокой резной спинкой. Кабинет старшего сына Феанора был довльно большим, но просто обставленным – длинный стол для заседаний Совета, стулья и кресла, низкие шкафчики для посуды и полки на стенах для книг и свитков. Единственным украшением был огромный гобелен на стене, и тот был нужен для дела – нолдэр выткали на нем карту Белерианда. Карнистир полулежал в огромном кресле, откинув голову на низкую спинку. Он смотрел в потолок и мечтательно улыбался, будто видел там что-то очень приятное и интересное. Солнце уже садилось, как в высокие волны, в холмы, окружавшие Амон Химринг, но свечи еще не зажигали. Малиновое вино заката растеклось по лицам братьев – закрытому наглухо у Майтимо и полуотворенному у Карнистира – словно слегка приоткрыли дверь из темного коридора в ярко освещенный зал.

         — Он учтив донельзя, — снова прервал молчание Морьо, — в прошлом году в Химладе, до этого у меня в Хелеворне… Чтобы нигде нисси не чувствовали себя огорченными его отсутствием и обделенными его песнями.

         — Брат наш Канафинвэ так нравится женщинам, — после недолгой паузы снова иронично протянул Карнистир,— странно, что до сих пор никого не избрал. Впрочем, я все еще надеюсь и на Турко, и на близнецов…

         — А на себя, Морьо? – резко спросил Майтимо, ставя на стол чашу с квенилас. – Ты опять! Мне жаль этого мальчика-синда. И в который уж раз я вынужден повторить…

         — Что мое поведение недостойно принца нолдор, сына Феанаро и внука Финвэ.

         Карнистир встал и, вместо того, чтобы, как всегда в таких случаях, кричать о занудстве, лицемерии и трусости старшего брата, которого он видит насквозь, словно тот сделан из стекла или хрусталя, что эти постоянные нотации от зависти и что скучная и правильная жизнь превратила Нельо в вяленую рыбу, тихо произнес:

      — Никаких «опять» больше не будет. Илли принял мое кольцо, брат.  В ночь Середины Лета он станет совершеннолетним.

       Майтимо ошеломленно молчал, ни возражая, ни спрашивая. А Карнистир продолжал, расхаживая по комнате вокруг его стула, пиная ножки шкафов и кресел, словно тоже медливших признать очевидные вещи.

        — Я многое понял за последний год, Нельо. Думаю, что понял и тебя. Не жди ни дня, ни часа, сломай же эту темницу, в которую сам себя заключил! Нельо, он так страдает…

        — Не смей,– тихо произнес Майтимо.

        Когда Морьо вышел, хлопнув дверью, лорд Химринга уронил руки на стол, а голову – на руки. На левую и обрубок правой, каждый миг помнившей прикосновение клинка Финдекано. Майтимо и в то мгновение знал, что его спасителю гораздо легче было себе руку отрубить, Кано и с жизнью бы расстался без всякого сожаления, с радостью и со своей такой знакомой, неповторимо грустной улыбкой, от которой перехватывало дыхание. Ради него, зануды и труса. Морьо совершенно прав.

          Когда небо стало светлеть, и ночь сменилась северным утром, медленно, кокетливо снимающим с плеч свой серый плащ, открывая бледно-розовое и нежно-голубое, отделанное белыми мехами облаков рассветное одеяние — он встал, залпом выпил остывший квенилас, и подошел к внешней стене. Камень слева от узкого окна бесшумно повернулся — силой мысленного заклинания. Ларец, окованный серебряными пластинами, тяжело было держать одной рукой, но Майтимо привык.

          Он установил палантир на бронзовую подставку-треногу, и стал, не отрываясь, вглядываться в черную блестящую поверхность Зрячего Камня, пока она не замерцала алым, лиловым, зеленью и золотом. Блики на поверхности и разноцветные спирали в глубине внезапно рассеялись, и он увидел того, кого призывал. Финдекано явно был разбужен – растрепанные распущенные волосы падают на второпях наброшенный плащ, который он придерживал у горла, даже не стал тратить времени на заколку-аграф…

           «Нельо! Что-то стряслось? Нет?»

           «Нет. Я просто хотел увидеть тебя. Не только в Камне. Приезжай на Середину Лета, Кано. Еще четыре дня, ты успеешь. Есть многое, о чем нам надо поговорить».

           «Скажу отцу – и сразу к тебе. До встречи».

           «Доброго пути, Финдекано».

           Финдекано с трудом оторвался от Зрячего Камня и вышел – быстро, не желая терять ни мгновения, плащ летел за ним, едва догоняя. Майтимо уложил палантир в ларец и почувствовал, как что-то встало на место в его фэа, словно ловко вправленная целителем кость. Болело, но уже по-другому. Ожидание, как и прежде, отсчитывало капли в невидимых часах, но звук их падения уже больше не раздражал – он успокаивал и даже обещал, наполняя желанием тело и надеждой – сердце.

 

 

 

Квэнья

 

Anar — солнце

anarinya – солнце мое, «солнышко»

avanire – «нежелание», — закрытость, отказ от осанвэ ( синд. avad)

Culurien – “красно-золотой»; один из эпитетов Древа Лаурелин

fea — душа

hroa – тело; мн.ч. hroar

I-wenin — близнецы

meldo – любимый, возлюбленный

osanwe – обмен мыслями (синд. gosannu)

nissi — женщины

quenilas (quenilasse) –  “лист беседы»; чай из трав

runda – «деревяшка необработанная»

 

Синдарин

 

edhel – эльф; ж.р. elleth

ernil – принц, князь

glamhoth — орки

golda – нолдор; мн.ч. golodhrim

melethron – любимый, возлюбленный

mellon – друг

nin — мой

Звезды (синдарин)

 

Carnil – Марс ( кв. и синд.)

Edegil – Большая Медведица (кв. Valacirca)

Helluin – Сириус ( кв. Niellune)